Gachev_G_Natsionalnye_obrazy_mira_Kavkaz

что даже в мысли, во всяком подумании — хоров я на корню, а не есмь особь.

Между русским субъектом и объектом отношение-импульс линейны: я испускаю волну действия — и оно уходит по прямой в даль, конечную иль бесконечную, но в обоих случаях — без­ возвратную, беспамятную для меня. Мысль-действие же в гру­ зинском глаголе мне видится не как линия прямая, а скорее как круг иль завихрение, окольцованность, замыкание и соверше­ ние некое.

Ну, хватит на сегодня. А то передою мозг — назавтра Эроса не достанет... Однако, с разгону, запишу, чтоб не забыть,— за­ начки на будущие промышления.

Сюжет «Хевисбери Гоча»: дружка жениха полюбил его не- весту-жену — как раз на той же волне, что и «Витязь...», только от противного: Любовь превыше Дружбы личностью поставле­ на, и потому противокосмосно тут, мятежно поведение ее, и она — изгой, романтическая.

Бог есть Друг в Грузии.

И уДостоевского мысль: если так бы как-нибудь случилось, что Христос разошелся с Истиной, я предпочел бы остаться с Христом, пусть и против Истины... Об этом жена мне, Светлана, напомнила, когда я ей про возможное грузинское перетолкование афоризма: «Платон мне друг, но Истина — мне более подруга »,— рассказал.

Грузинский Эрос

6.IV.80.— Ну, пойду досыпать,— говорю Светлане, вставая от завтрака.— Грезы свои досматривать.

—Грезы о Грузии...

—Звучно сказано. Пойду запишу.

—Тебе бы, папочка, лишь бы созвучие внешнее — ты и рад!..

—Но в созвучиях — нездешний, не подозреваемый смысл ча­ сто раскрывается, метафизический. Да и приучают они хотя б слух

иготовность на внятие неожиданных смыслов всебе пестовать...

Итак, продолжим расхлебывать — тьфу!— слово какое низ­

кое и гнусное для того, что сказать имею впереди в виду: вижу пики над туманами, словно горы прямо в небе, отделенно от зем­ ли плывут. И таковы сонмы образов и подозрений на мысль, что

130

во мне теснятся, очереди своей ожидая быть высказанными, промысленными... А «расхлебывать »кашу грез: болотный это об­ раз, из оперы русской матери-сырой земли, тогда как в Грузии земля — хоть тоже «мать » («дедемица »), но отнюдь не сыра-по- риста, а жестка, каменна: недаром причастие камнем в рот прини­ мают, по обычаю, приходящие первый раз в город = тоже гору.

Умом упираюсь в следующий вопрос: что значит ОТСУТ­ СТВИЕ ЮДОВ в языке грузинском? Откуда это так появилось, возникло,— это дело лингвиста, науки. Но ЧТО бы это могло значить и о каком наклонении Логоса свидетельствует,— это про­ мыслить — дело философа.

Еще и в английском языке стерты родовые различия: нет ярого Эроса в космосе Англии — андрогинен25 Альбион. Напротив, в семитских языках, вдревнееврейском, к примеру,— столь резкое расчленение всего поля языка на полы, что и глагол весь генитален: половыми признаками исполосован. Мощен тут Эрос, вэтом регионе, и противостояние и противомыслие полов. И вбыту ара­ бов, тюрок и персов, в зоне ислама и иудаизма,— резко половины мужская и женская различеняы: меж ними разность потенциа­ лов, противостояние, а, значит, и влечение — огромное, ярое.

В Грузии ж, более суровой по природе, аскетичной: горы, камень, снег... — Эрос не яр. Не случайно Дружба тут первее Любви, как модель всесвязи вещей и идей. И кто, как Онисэ в «Хевисбери Гоча », столь пылок и пламенен в любви, что забыва­ ет про прочие свои отношения: как друга и воина,— тот выро­ док. И недаром в «Витязе »именно Тариэлу, сыну условного Ин­ достана, придано свойство «миджнура »: он — безумен и юродив от нестерпимой любви к женщине, любви сверхсильной челове­ ку, стихийной, метафизической. А вот наш Автандил, сын ус­ ловной Аравии, а по сути — страны христианской, более север­ ной, покойной, не пылкой,— миджнур не от страсти к женщине, а от страсти к другу. Любовь же его к Тинатин — более покой­ ная, разумная, как и ее — к нему. Она, скорее, сестра ему — не по внешнему положению («сестра » Тариэлу и Нестан-Даред- жан), но по сути их отношений не пылких.

25 Андрогин (грен.) — мужеженщина, первый целостный человек в «Пире» Платона.

131

5» Откуда это? Как связано с космосом Кавказа? Чтобы понять MS это, вникал в символику стихотворений Важа Пшавелы. Вот

g«Гора и долина ». Поэт их спаренность в труде космостроения

^Грузии являет, их взаимную ориентированность друг на друга (что и в языке в глаголе мы как специфическую черту Логоса грузинского отметили):

Почему глядишь высокомерно На долину, гордая гора?

Потом у что ты крута, наверно,

Аона полога и пестра?

...Н о взгляни в долину, на дорож ки ,

На сады, что зрею т впереди,—

Это ль не ж ем чуж ны е застеж ки На расшитой золотом груди?

Яуже пишу карандашиком на полях себе заметку: «муж.

ижен.» — имея в виду половую парность, брачную: гора = муж, долина = жена: тут ведь и низ, и лоно, и даже грудь под лифом застежек жемчужных... И вдруг:

Н е тебе ль она СЕСТРА РОДНАЯ -

Та долина, полная плодов?26

Даже графически это можно изобразить. Если в Аравии, в исламе

НЕБО (+)

к

, то в Г рузии

ЗЕМЛЯ (-)

скошены вбок силовые линии Эроса тут. И получается силуэт горы и долины: наклонная плоскость здесь моделирующа: скатсклон (иль взлет-подъем) ребра горы... Не то, что в степях и плоскогорьях зоны ислама и иудаизма, где небо прямо по верти­ кали жжет и любит и орошает землю, впиваясь по прямой, крат­ чайшей, молниеносной. А тут — мягче, вбок, нежнее, но и ос-

26 Грузинская классическая поэзия в переводах Н. Заболоцкого. Т. II,

Тбилиси, 1958. С. 209.

132

лабленнее. Да и по стати и лицу грузинка близка мужчине (как мне, по моим малым наблюдениям, представляется): горбоноса и сухощава; не разнеженно-колышущаяся ее плоть, как широ­ кие бедра и осиные талии исламитянок иль индианок, жриц чув­ ственности. .. Подруга она, ум мужу (как Тинатин Автандилу), энергична, как властная и мужеподобная Дареджан в рассказе Пшавелы «Из пшавской жизни»: «Отправляясь куда-нибудь со двора, она брала с собою пику с длинным древком... Односель­ чане награждали Дареджан множеством... прозвищ: «Дэв» и «Пароход»... «Родиться бы тебе, Дареджан, мужчиной!»27

Да и в «Витязе...» женщины мужественны и решительны и умны: им принадлежат затеи и подсказы, что делать их возлюб­ ленным, они заводят на поступки: Дареджан повелевает Тариэлу жестокое убиение жениха своего, Хорезмского царевича, под­ стегивает его на решительное объяснение с ее отцом. То же и Тинатин: нет чтобы завожделеть к жениху и скорее сочетатьсясовокупиться, но, движимая любознанием, посылает его в даль разыскивать Витязя, разузнать, отчего он такой странный?..

И хотя стушевана грузинская женщина при застолье: она носит яства, а муж — тамадит, глаголет, в высь дух испускает,— но тут разделение труда в их служениях: как Долина в стихотво­ рении Пшавелы несет плоды и цветы, так и она, жена, на блюдах себя полагает, и мужчина знает свою зависимость от жены и чтит ее, сам стушеван.

rofbl умаляют WeSoц Отца

1 ^ ще вникнем в горы Грузии, в устроение-рельеф ее Космоса, и к какому Логосу они обязывают народившийся в этом

пространстве и времени народ.

Небо, конечно, умалено здесь: заслонено пиками, скошено. Не предстает во всей своей мощи, как над равниной степи или моря. Потому ослаблен здесь Царь Небесный, Небо как образ Бога, Абсолюта,— не то, что облегающий Небосвод, Уран, возлегший на Землю: Гею иль Кибелу; иль Ян на Инь — в Поднебесной...

27 Грузинская проза. Т. II. М., ГИХЛ, 1955. С. 498-499.

133

g Небо уступает часть своей власти и мощи и смысла — ГОРАМ, пикам, что суть тела ДЭВОВ, божеств-демонов полутем-

^ных, хтонических. В них Земля на Небо пошла штурмом, взъелась и отняла часть власти и чистоты и силы, застив Небо горами да туманами и нечистью понизовой...

Зато и Небо тут и свой прорыв вниз учинило: ослепитель­ ность снега и ледников накинув на плечи гор: ледники, сии язы­ ки-глаголы небесные, кристальные, что затем в ропот и грохот вод и рек, водопадов, в «гадавардна » = «сломя голову », пуска­ ются, опрометью решительною опрокидываясь, как и стих об­ рушивается на поэтов вдохновенно («гадавардна »= «очертя го­ лову»; Тициан Табидзе этим термином объяснял процесс вдохновенного стихотворения: как водопад и каскад).

Да, Горы отнимают часть силы и власти у Неба, и вот почему идея Отца в грузинском космосе принижена несколько: и Бог как Отец не так тут велик, как в иудаизме, христианстве прочем

ив исламе. Не ознаменован этот мир такими патриархами, как в Ветхом завете или в семьях-родах Востока. И на Руси образ Отца — как Кесаря ( «царь-батюшка», и поп — батюшка) мощ­ нее. На Руси, как и на Востоке исламском, Рустамов комплекс (так назовем его), вместо европейского Эдипова, всесилен: Отец убивает Сына — такова тут модель: Рустам — Зохраба, Илья Муромец — Сокольника, Тарас Бульба — Андрия, Иван Гроз­ ный да Петр Великий — сыновей своих и т. д.

Вон и в «Витязе...» так немощен и скуден смыслами царь Ростеван да и отец Дареджан: бессильны они приструнить детей своих и полководцев. То есть, Отец (как архетип) ни как Бог, ни как Кесарь — не значителен и не весом. Важнее тут Мать да Сын. Недаром и в сказках постоянно сюжеты: вдова с сыном. Да и проклятие: «Чтоб ты умер на глазах у своей матери!» И в сказ­ ках много — про Мать да Сиротинку. Горемыка-Едок великий, входя к матерям дэвов, так их приветствует: «Мать, ради всех матерей и детей, дай мне хлеба и огня... »28

За счет умаления архетипа Отца и вертикали Эроса меж Небом

иЗемлей, нарастает значимость Сынов и их горизонта: хоровое их братство-дружество. Вслушаемся еще встихотворения Пшавелы:

28 Грузинские народные сказки. Тбилиси, 1956. С. 186.

134

В ущельях сгрудилась мгла.

Как братья, заполнив просторы,

К телам прижимаются тела — Вечерние темные горы.

( «Гори спят » )

Это как втанце хоровом мужском: прижавшись и обнявшись

исодержа друг друга — и заполняя космос: космос это полноты

исовершения — грузинский. Нет тут ПУСТОТЫ, и не знает он ее страха, вотличие от латинян и романцев, кого цепенил Horror vacui29 — в том числе, и в философии и естествознании (Декарт).

Горы также дают модель отношений между ОБЩ ИНОЙ и ИНДИВИДОМ: на одном хребте (= символ единого тела общи­ ны) высятся пики-вершины (= индивиды). Но они не самостоя­ тельны — именно: не сверху донизу самодержатся, как такие выродки-титаны-вулканы, как Эльбрус... И недаром он вынесен космосом Кавказа на север Главного хребта: вне Грузии титан этот сослан, как Амиран-Прометей, Сверхчеловек-Гора, и гля­ дит он в сторону России: ей он более адекватен, а Грузии тако­ вой не нужен. Ей по душе более такая гора, как Казбек: первый среди почти равных вершин рядом.

Итак, индивиды в Грузии чуют свою лишь половинную са­ мость: так сказать, до пояса; а ниже они все сращены в единое тело, в неразрывность общины, народа. Их же дело, поручение им от низа: выситься красиво, языками вверх глаголать («цискхари »= дверь в небо пробивая и руками махать, остриями-мечами).

... Да и Казбек тоже — на выходе из Грузии, на полпути к России: на Крестовом перевале стоит, страж Кавказа, как и Шатгора (Эльбрус) в стихотворении Лермонтова «Спор»: почувство­ ваны они как дэвы-титаны, стражи Кавказа.

Но не доглядел и Казбек: змею (именно!) пригрел (именно!) на своей груди. С Казбека-то как раз и стек Терек = сей преда­ тель Кавказа, что выдал его и Грузию северянам: проложил на север лаз-ущелье, по которому и пролегла основная трасса заво­ евания: от Владикавказа рука Военно-Грузинской дороги до Тифлиса дотянулась.

29 Страх пустоты (лат.).

135

Но вслушаемся дальше в стих Пшавелы:

Луны опечаленный лик Глядит из нахмуренной тучи,

Иплещет в ущелье родник

Иплачет о чем -то певуче.

Вот всхлипнул он, тяж ко дыша,

Откликнулся эхом несмелым И смолк... И как будто душа

Рассталась с измученным телом.

( «Горы спят » )

Родник = душа. Вода — Психея Грузии: звучно и раскатисто низвергается пышным днем и в застолье тамадинском. Но еле слышна и тиха ночью — как нежная детская тема-вспоминанье робкое в Пятой симфонии Гии Канчелли... И там-то вдруг про­ тив нее вдруг — страшный обвал, каскад и грохот, гадавардна (тоже) Смерти стремительно пронзает лучом молнии душу, а спину всю в мурашках и дрожи оставляет...

Мать и Дэв, а меж них — Сын, (не защищенный Отцом) гру­ зин, его душа зажата на существование — внутри трагическое, а не такое пышно-праздничное, как это гостю и чужеземцу за за­ стольем предстает на показ и на хваст.

Т1исьмо Гурам а А с а т и а н и

аэто мне еще Гурам Асатиани указывал в письме на мой

Иэтюд «Гроздь и Гранат» (что он напечатал в «Литератур­ ной Грузии» в 1979 г., в № 7), где грузины у меня больно уж

«воз-духовны » и легки, легковесны даже в своем жизнеотношении — так изображены . «Вы упустили,— писал он мне 12.IV.79,— в грузинском характере его драматизм, имеющий ос­ новой внутреннюю противоречивость, точнее, амбивалент­ ность — свойство, уловленное в свое время Пастернаком.

...Вы считаете «хор» признаком отсутствия «индивидуаль­ ностей ». Но ведь грузинское хоровое пение не единогласие, а полифоничность, где минимум три (а то и больше, как, напри­ мер, в «Криманчули ») голоса противоборствует, дерутся, сло­ вом, каждый, в сущности, поет свою песню. В результате полу­

136

137

^ Чудное и умное письмо — и пусть оно во мне работает как поправляющий голос и компас к моим глобалиям, в которые я,

^увлекаясь, впадаю...

Внынешнем писании про грузинский Космос я уже более тонко стараюсь подходить: различаю между «индивидуальнос­ тями », которые в Грузии действительно ярки,— и «личностью », которая тут — проблема (как мне пока видится)... И с «воз-ду­ хом» и «небом» сейчас у меня отяжеленнее выходит. И лич­ ность?..— как раз в Алуде Кеталаури и Хозяине Джохоле именно Личность мне предстала, а не просто яркий и колоритный харак­ тер-индивидуальность. Личность — это свой свободный выбор и сменив (от «сметь ») противостоять общему уму, свой ум и прин­ цип зная и с Абсолютом прямо сносясь (а не через посредство коллектива общины и рода и обычая): сам судит и решает.

Да, такой можно моделирующий образ представить:

Небо — Абсолют. К нему пики гор (что представляют инди­ видуальности) ближе и чутки и на острия свои (как на антенны). Его голос и смысл первые принимают и понимают Его волю, тог­ да как хребет-община и, тем более, долина — ниже и дальше отстоят от Абсолюта. Так же не верховна и воля социума тут: общины рода, на-рода, иль государства-царства даже; их уро­ вень — хребтяной, суммарный, а не вершинный, где в тишине вслушиваются именно личности в глас божий Неба и с высоты этой берут на себя право судить-противостоять и общине (как Хозяин Джохола), и семье и жене (как Миндия в «Змеееде ») ибо уровень последних — долинен...

Пики = языки грузинского Логоса. Их речи понимают звезды:

Один только звездный хорал Д оносит напев колыбельный:

«Привет вам, скопления скал!

В. Пшавела. Горы спят. С. 208.

138

Скалы = речи, тосты хребтов и долин...

В то же время скосы гор = дороги умерших душ на небо:

И души людей из могилы,

Как тени, пойдут по горе.

Вот души усопш их земли Сквозь горные движ утся щели.

А вот опять строй Космоса:

Вершину с вершиной сливая,

К скале прилепилась скала.

П рирода от края до края Ущельями их иссекла.

Тут членораздельность грузинского Космоса и Логоса пред­ ставлена: ущелья-долины = это малые земли-страны. Хребты = микронароды. А на них вершины = индивидуальности.

Грузинские сказки

у, а теперь в философемы, что из сказок излучаются гру­ И зинских, повникнем.Уж сама приговорка в концовке сказ­

ки характерна:

М ор там, пир здесь,

Отсев там, мука здесь.

— космос при-сут-ствия этим зафиксирован. Сравним русское: «я там был, мед-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало »,— зафиксирован космос от-сут-ствия: то, что было рассказано в сказке,— это где-то там, в дали, а не здесь; тогда как в грузинстве наша точка в бытии — «здесь » и противопоставлена резко некоему чуждому «там ». В русском же Психо-Космосе именно «там» загадочно и влекуще. В путь-дорогу, в странствие (как и купцы арабские, степные, исламские,— в море) стремятся наро­ ды равнинные, дале-ширевые. Любознание к чужим краям.

У грузин же этого нет. Характерна сказка «Цветок Эжвана ». «Жили на свете мать с сыном» (Отец — в минусе, не столь ва­ жен.— Г.Г.). Подрос сын, захотел жениться, мать велела ему бросать хлебы в реку, кормить ее — и вышла оттуда жена, как форель на живца. (Кстати, отметим водяную и здесь природу

139