Sovetskaya_voennaya_razvedka_v_Kitae

1927 год — переломный в организации и ведении военной разведки

территорию следовал новый нищий, который, прося милостыню, даже и не скрывался от объекта наблюдения. Нужно было очень хорошо знать все уловки нищих, чтобы разобраться, просят у вас милостыню или за вами следят. Поэтому лучше всего было откупиться от попрошаек, но если и после этого за вами на протяжении двух-трех улиц продолжали идти нищие, это могло означать только одно — за вами началась слежка.

Расконспирировались советские работники не только своей щедростью, но и неумением одеваться и пренебрежением местными правилами «хорошего тона».

ВКитае европейцев было не так уж много. Поэтому на них обращалось больше внимания, хотя бы в силу того, что «они приметнее». Здесь все привыкли видеть европейцев всегда чисто и аккуратно одетыми сообразно требованиям моды. И все, кто был одет небрежно или не по сезону, являлись исключением, и для таких в Китае установилось название «русский большевик». Именно большевик, так как русские белогвардейцы одевались либо под европейцев, либо ходили в лохмотьях.

Неумение одеваться ни в одной стране так не бросалось

вглаза, как в Китае, и это требовалось учитывать каждому нелегальному работнику. Часто бывало, что наш работник был одет вполне прилично и даже по моде, но костюм на нем сидел так небрежно, что сразу выдавало в нем «русского большевика». Особая небрежность у советских работников проявлялась в завязке галстуков и их расцветке.

В1926 г. один из инструкторов, «дельный работник по линии ОГПУ», приехал в Пекин в закрытом френче. В Пекине купил костюм и вместо верхней рубашки под пиджак надел ночную сорочку типа «гейша». Приколол булавкой галстук и

втаком виде днем пришел в полпредство. Другой наш сотрудник пришел обедать в столовую фешенебельной гостиницы

впижаме. По требованию обедавших здесь иностранцев ему было предложено покинуть столовую.

В1926 г. на японском пароходе, следовавшем от Дайрена до Шанхая, сотрудник пекинской центральной резидентуры И. В. Лебедев стал невольным свидетелем следующего инцидента. Публики на пароходе было очень много, и среди пассажиров, как установил он сам, было еще двое русских, ему незнакомых. Паспорта какой иностранной державы были

261

Глава 2

у «товарищей», Лебедев не знал. Во время первого обеда эти двое «иностранцев», не зная названия блюд по-английски, после закуски показали бою на первый номер. Слуга принес суп. Съев его, «иностранцы» вновь ткнули в карточку. Им снова принесли суп. Боясь еще раз заказать то же блюдо, они ткнули наугад в конец карточки. Им принесли фрукты. Прибывшие на заграничную работу русские, смущенные еще больше, быстро съели по груше и ушли из столовой.

Как только «иностранцы» появились в столовой во второй раз, бои сразу принесли им по два супа и десерт. Сконфуженные «иностранцы» поспешно съесть поданные блюда, ушли в свою каюту и больше оттуда не выходили. На палубе

ив столовой долго еще острили по поводу того, как обедали «два большевика». И где бы они после этого ни встретились со своими попутчиками, кличка «большевик» присохла к ним намертво. Ясно, что если эти двое русских ехали на нелегальную работу, то к ней лучше было и не приступать.

Иногда к провалу приводили буквально мелочи, на которые дома не обращаешь внимания.

Один довольно крупный нелегальный работник, летом 1927 г. приехавший в Китай из Латвии, щеголял в кепке с клеймом: «МОСКВОШВЕЙ, МОСКВА, ИЛЬИНКА». Конечно,

ииностранцы могли покупать в России все что угодно, но чтобы иностранец покупал в Москве одежду, поверить было очень трудно.

Очевидно, что на нелегальную работу в Китай следовало посылать сотрудников разведки с иностранными паспортами,

ив первую очередь в города, где имелись иностранные концессии, — в Шанхай, Тяньцзин, Харбин и в меньшей степени — Пекин. В этих городах иностранцев было достаточное количество, и «замаскироваться» не представляло особого труда.

Вдругих же городах Китая мнимому иностранцу «замаскироваться» было практически невозможно. В провинциальных городах Китая проживало, как правило, не более 15–20 иностранцев, которых все знали как облупленных, и всякий вновь прибывший становился предметом всеобщего внимания и расспросов, особенно со стороны компатриотов, что неизбежно приводило к провалу. Поэтому для нелегальной работы в провинциальных городах Китая лучше и проще было

262

1927 год — переломный в организации и ведении военной разведки

перекрашиваться в бывших белогвардейцев. Работать под иностранца в Китае было проще с паспортом стран-лимитрофов, ранее входивших в состав России: безопаснее — как выходец из Эстонии и Литвы, хуже — из Латвии (к латышам в Китае относились по неведомым причинам недоверчиво). При отправке в Китай с паспортами пограничных с СССР стран необходимо было иметь в Харбине и Шанхае агентов, близких к представителям этих стран, под поручительство которых можно было легко получать визы.

Вкаждом городе Китая с иностранным паспортом можно было прожить два-три месяца, не вызывая никаких подозрений. После можно было начинать подыскивать себе службу во всевозможных конторах и предприятиях. Ознакомившись с посетителями кофеен и столовок, можно было в таких городах, как Харбин, Тяньцзин и Шанхай, создать себе ложный источник доходов от различного рода спекуляций.

Иметь представительства от какой-либо иностранной фирмы было несколько сложнее, так как нужно было обязательно провести две-три операции, иначе возникало подозрение, что представительство дутое. Конечно, если представительство было настоящее, тогда картина менялась.

Вуказанных городах было так много всякого люда, торговавшего воздухом, что увеличение их числа на одного-двух таких же ничьих подозрений не должно было вызвать, а общительный и ловкий разведчик мог легко притвориться дельцом. Лучшей дутой спекуляцией в Китае была игра на курсе денег. Прочитав в газетах, что курс доллара упал, можно было тут же, не вызвав ни у кого подозрения, пустить слух, что вами были куплены иены тогда, когда курс местного доллара был выше,

ичто вы на этом заработали.

Невзирая на все вышесказанное, подобное положение разведчика никак нельзя было рассматривать как успешную «легализацию», и требовались более продуманные и просчитанные подходы к этому непростому делу, от которого зависели вопрос выживания разведчика в стране пребывания и эффективность его работы.

Уже во второй половине апреля 1927 г. (еще до принятия майских решений Политбюро ЦК ВКП(б)) начался перевод резидентур Северного Китая на нелегальное положение.

263

Глава 2

В качестве центральной нелегальной резидентуры в том регионе Китая была определена харбинская (наряду с продолжавшей параллельно действовать «главной» резидентурой под «легальным» прикрытием генконсульства в Харбине). Предполагалось подчинить ей резидентуры, находившиеся в Мукдене, Тяньцзине, Пекине, Хайларе и Дайрене. Однако часть этих резидентур к тому времени была уже провалена, и речь шла не о переводе их на нелегальное положение, а о создании

вСеверном и Северо-Восточном Китае, включая Харбин, качественно новых резидентур. Перманентно существовавшая угроза закрытия консульств в Северной Маньчжурии приводила к констатации очевидного факта — разведчики с советскими паспортами не сегодня, так завтра не смогут больше оставаться в пределах Северной Маньчжурии. В этой связи было решено использовать сотрудников IV управления, которые могли находиться в Китае по иностранным паспортам. Одновременно рассматривалась возможность переброски

вКитай «…образовавшегося на Западе некоторого резерва работников-иностранцев (немцев, французов)». Однако все это было на уровне умозрительных схем, далеких от действительности.

Между тем резидентуры под официальным или полуофициальным (структуры КВЖД) прикрытием продолжали вести разведку в Северном, Северо-Восточном и Центральном Китае, невзирая на все ранее принятые решения Центра.

Захват документов центральной пекинской резидентуры провалил резидентов в Харбине, Мукдене, Калгане, Шанхае, Ханькоу. Провал не сказался только на положении одного Д. Ф. Попова, резидента в Ханькоу при генконсульстве (без занятия официальной должности), которое было открыто при уханьском правительстве (Ханькоу, Учан и Ханьян составляли мегаполис Ухань).

Остальные же резиденты подлежали немедленному отзыву во избежание провокаций со стороны китайских властей. Одновременно требовался тщательный анализ имевшейся агентурной сети, чтобы избежать возможного провала.

11 апреля китайцы, сославшись на телеграмму, полученную из Пекина, предложили руководителю мукденской резидентуры В. Т. Сухорукову выехать из Китая. У Центра были

264

1927 год — переломный в организации и ведении военной разведки

свои виды на Сухорукова, его предполагали использовать для работы в Шанхае — внутриполитическая обстановка в стране пока еще позволяла перебрасывать проваленных резидентов с Севера и Северо-Востока Китая в его центральную часть.

13 апреля отбыл пароходом во Владивосток через Шанхай резидент в Тяньцзине «К. Силин».

16 апреля 1927 г. из Пекина в Читу выехал «центральный» пекинский резидент А. И. Огинский (до этого Пекин разными маршрутами покинули сотрудники резидентуры). На следующий день во Владивосток выехал харбинский резидент Рахманин («Марк»).

После пекинского провала и отъезда Рахманина во Владивосток, а потом в Читу удалось сохранить часть харбинской агентуры и даже завербовать новых агентов.

7 мая 1927 г. Касьянов («Маркус»), «временный агент» в Харбине, до перевода резидентуры на нелегальное положение заменивший Рахманина, докладывал в Москву, что из прежних сотрудников работали: «Молодой человек»; «А. И.»; «Искандер». Одновременно был завербован новый агент в главном полицейском управлении, от которого поступали данные о предстоявших арестах.

2.5. Попытки сохранения и развития агентурной сети в Шанхае

События в Пекине имели отголоски и в Шанхае, так как оказался проваленным шанхайский резидент И. Г. Чусов («Ракитин»), сотрудник генерального консульства СССР. Против генконсульства в преддверии разрыва с Чан Кайши ожидались провокации.

8 апреля 1927 г. Чусов докладывал из Шанхая, что накануне вечером советское консульство по распоряжению властей сеттльмента было окружено полицией и белыми волонтерами. Пришлось уничтожить имевшиеся материалы. Генконсульство нападению так и не подверглось, но Чусов вскоре выехал в Москву.

Как раз в это время в Шанхае оказался К. Салнынь, направлявшийся из Пекина в Кантон. Налет на советское полпредство нарушил все планы «Гришки», и отъезд в Кантон отпал сам собой.

265

Глава 2

Находившийся в те дни в Шанхае военный атташе Р. В. Лонгва в телеграмме, отправленной в Центр 16 апреля 1927 г., предложил временно оставить Салныня резидентом в Шанхае, а ему в помощь из Ханькоу вызвать Борового. В Тяньцзинь Лонгва предлагал послать Петерсона из Ханькоу. Салныню ехать туда не следовало, так как его там знали. Аппену и Чусову следовало уехать, хотя бы на время, считал Лонгва.

Работу Аппена в связи с разрывом коммунистов с гоминьдановцами, отъездом руководителей в Ханькоу и прекращением работы Военного отдела Лонгва вынужден был признать временно парализованной. Работу на Пекин предлагалось поручить Петерсону из Тяньцзиня.

Фамилия Петерсона, вновь назначенного резидентом в Тяньцзине, неоднократно упоминалась в перехваченной китайцами переписке с центральным пекинским резидентом Огинским, однако это никоим образом не повлияло на решение Центра.

Всвязи с имевшимися сведениями о возможном захвате КВЖД Чжан Цзолинем и закрытием наших консульств в Китае, а также приходом к власти в Японии «правого» кабинета

Я.К. Берзин доложил 20 апреля заместителю председателя РВС СССР И. С. Уншлихту план реорганизации агентурной сети в Китае.

ВСеверном Китае все резидентуры подлежали переводу на нелегальное положение. Центральной нелегальной резидентурой становилась харбинская резидентура с подчинением ей подрезидентур в Мукдена, Тяньцзине, Пекине, Хайларе и Дайрене. Харбинская нелегальная резидентура должна была установить связь с владивостокским разведпунктом и резервную нелегальную связь с Читой. Так как работники с советскими паспортами не могли оставаться в пределах Северной Маньчжурии, было принято решение в качестве сотрудников нелегальной резидентуры использовать тех, которые могут жить по иностранным паспортам.

Для освещения приграничной полосы создавались агентурные пункты в районе ст. Пограничная (со связью на Владивосток) и ст. Маньчжурия (со связью на Читу). Владивостокский разведывательный пункт делался центральным пунктом связи как с Севером, так и с Югом Китая.

266

1927 год — переломный в организации и ведении военной разведки

Переводу на нелегальное положение подлежала и шанхайская резидентура, находившаяся в районе влияния Чан Кайши.

Ханькоуская резидентура, находившаяся под прикрытием генерального консульства при уханьском правительстве, становилась центральной и должна была объединить работу нелегальных резидентур Шанхая, Кантона, Чанша и других, которые предполагалось создать. Связь нелегальные резидентуры должны были устанавливать по радио с Москвой, а почтовую — с Владивостоком.

Таким образом, легальная резидентура должна была послужить объединяющим звеном для нелегальных резидентур, которые только предполагалось еще создать. Руководящих работников предполагалось искать среди уже имевшихся на месте. А выбор был весьма и весьма ограничен.

Объединить всю разведку по Югу Китая был уполномочен решением Центра в апреле 1927 г. Николай Александрович Семенов («Алексеев»), направленный в июне 1926 г. начальником разведывательного отдела штаба южнокитайской группы военных советников. Объединять, по сути, было нечего, так как нелегальные резидентуры в Кантоне и Чанше существовали только на бумаге, а деятельность резидентуры под прикрытием генконсульства в Шанхае в течение продолжительного времени вызывала серьезные и обоснованные нарекания Центра. Сам же шанхайский резидент был провален.

Как бы то ни было, внутриполитическая обстановка в Китае подтолкнула IV управление к переводу резидентур на нелегальное положение, еще до майского постановления Политбюро ЦК ВКП(б).

Первую телеграмму в качестве резидента Салнынь направил Берзину в Москву 21 апреля 1927 г., в которой докладывал, что аппарат временно бездействует, причина — реорганизация передачи сведений (шифросвязь Шанхай — Ханькоу работала с перебоями и опозданием на несколько дней). И еще Салнынь просил срочно выслать средства.

Между тем Салнынь докладывал, что 18 апреля на банкете в Нанкине выступал Чан Кайши и другие. В речах содержалось обвинение Бородина в захвате власти в Ханькоу и констатировался раскол в Гоминьдане. Звучали призывы к борьбе не

267

Глава 2

против СССР, а против Бородина, «его клики», и удалению коммунистов из Гоминьдана. Выдвигались предложения о союзе с Сунь Чуаньфаном против коммунистов и северян.

Положение в Шанхае Салнынь характеризовал как общее преследование партийных и профсоюзных организаций: проводились поиск коммунистов на заводах и их регистрация; были создан «желтый» генеральный профсоюз и запрещены забастовки. Японцы усиленно посещали штаб Бай Чунси.

Учитывая определенные позиции Военного отдела ЦК КПК в рядах Национально-революционной армии, естественной казалась передача наиболее ценных связей в войсках шанхайской резидентуре. Однако этого сделано не было. Не сделал этого Г. Н. Войтинский, видный сотрудник Коминтерна, председатель Дальневосточного бюро ИККИ в Шанхае (1926). Именно он воспрепятствовал передаче связей военной разведке, о чем Салнынь и докладывал в Центр.

Салнынь сообщил также, что Лонгва, Хмелев и Чусов 17 апреля уехали во Владивосток и что остатки аппарата Аппена расформированы Войтинским и люди уехали в Ханькоу. Единственной причиной тому было нежелание Войтинского доверить Салныню связь с военными. Более того, Войтинский избегал встреч с Салнынем и 19 апреля уехал в Ханькоу вместе с китайским переводчиком.

Свое положение в Шанхае новоиспеченный резидент считал недостаточно надежным. И вполне обоснованно утверждал, что «без людей» он один не сможет сохранить и реорганизовать аппарат в Тяньцзине и Шанхае.

Говоря о китайском переводчике, Салнынь имел в виду И. М. Ошанина187, проработавшего почти год переводчиком Военного отдела ЦК КПК, а с 1927 г. занимавшего должность драгомана в генконсульстве Шанхая.

Словом, в этот шанхайский период Салнынь чувствовал себя физически и морально опустошенным: принимал «всяческие порошки» и ощущал себя «не нужным никому человеком в Шанхае». Следовало срочно искать ему замену.

Для этого в Шанхай был направлен П. Ю. Боровой, который оформился сотрудником местного генконсульства. В связи с этим Салнынь докладывал Берзину 1 мая 1927 г., что передает дела шанхайского аппарата Боровому. Обстановку,

268

1927 год — переломный в организации и ведении военной разведки

по мнению Салныня, Боровой знал лучше его, связи имел большие, с работой должен был справиться. Средств Боровому Салнынь оставлял минимум на два месяца. Свое же присутствие в Шанхае он считал лишней тратой средств и попросил разрешения выехать во Владивосток, а потом в Москву.

На телеграмме Салныня была поставлена резолюция: «Гришку нужно освободить. По всем отзывам, он совершенно болен. До приезда Марка поработает Бор[овой] один».

Вкачестве «пожарника» в этот период выступил напарник Салныня по «активке» — Винаров («Ванко»). 13 мая он направил из Харбина в Москву телеграмму на имя Берзина, в которой сообщил: «Сухоруков в панике бежал из Мукдена, бросил налаживаемую в течение года работу… На днях выезжаю в Мукден по этому делу…» Насколько соответствовало истине, что Сухоруков, вынужденный срочно покинуть город в результате провала в резидентуре, бросил налаживаемую работу — судить трудно. Также неизвестен и результат посещения Мукдена Винаровым, который собирался еше посетить Дайрен для ликвадиции конфликта и по возможности проехать в Шанхай «для установления связи и тайнописи». Известно только одно — до Шанхая Винаров так и не добрался. Да в этом и не было уже никакой необходимости.

Вначале мая в Шанхае появился еще один сотрудник IV управления Григорий Иванович Семенов188, яркая и незаурядная личность, человек необычайной судьбы.

Семенов родился в 1891 году в г. Юрьеве (ныне г. Тарту) Эстляндской губернии в семье акцизного чиновника — коллежского советника (соответствовал чинам полковника и капитана 1 ранга). Получил домашнее образование, владел французским и немецким языками. Он вырос в необычной семье, где все пятеро детей пошли по стопам отца, привлекавшегося еще по делу Петрашевского. Трагично сложилась судьба сестер Семенова, буквально сгоревших за дело революции. Одна из них умерла в тюрьме, другая же после освобождения из тюрьмы покончила жизнь самоубийством. Такая трагедия не могла пройти бесследно. Однако наибольшее влияние оказали на подростка старшие братья, оба бывшие в молодости анархистами, но эмигрировавшие во Францию под угрозой ареста после революции 1905–1907 гг. Старшие браться, соб-

269

Глава 2

ственно, и ввели в раннем возрасте Семенова в анархистскую среду. С 1905 г. он «анархист-коммунист». Анархисты научили Григория Семенова конспирации и «науке террора». Так что даже в анкетной графе «специальность» он в мирные 20-е годы писал: «Электротехник, знаком с приготовлением взрывчатых веществ и снарядов».

Уже в 16-летнем возрасте был арестован и посажен в тюрьму за участие в революционной организации. В 1908 г. Григорий Семенов принял участие в организации дерзкого освобождения заключенных-смертников из Рижского централа. Был пойман, находился под следствием около года и как несовершеннолетний был приговорен судом к двум годам ссылки в Архангельскую губернию. В 1912 г. Семенов эмигрировал во Францию, где работал электромонтером в Марселе и Ницце в течение трех лет. В 1915 г. вступил в Партию социалреволюционеров (ПСР). В том же году Семенов вернулся в Россию и был призван в армию, где проходил службу рядовым инженерного полка 12-й армии Северного фронта. В последующем ему было присвоено офицерское звание.

Во время Февральской революции 1917 г. Семенов стал одним из организаторов Совета солдатских депутатов 12-й армии и товарищем председателя исполкома Рижского совета. С июня по октябрь 1917 г. он избирался делегатом I и II Съездов солдатских депутатов, работал во фракциях партии эсеров в Ромнах и Яссах, куда назначался комиссаром 9-й армии, комиссаром 3-го конного корпуса и помощником комиссара Румынского фронта.

В мае 1918 г. группа боевиков под руководством Семенова организовала экспроприацию, а вернее, имитацию экспроприации крупной суммы денег. Григорий Семенов вошел «в стачку» — в сговор — с артельщиком петроградского комиссариата продовольствия, который должен был везти в Астрахань около миллиона рублей. Через несколько дней Семенов передал члену ЦК ПСР 970 тыс. рублей (30 тыс. рублей были потрачены «на организационные расходы»). В том же месяце по предложению Семенова при ЦК Партии социалреволюционеров был сформирован центральный боевой отряд, который он сам и возглавил. Отряд предназначался для совершения террористических актов против большевистских

270