Ivanov_N_A_Osmanskoe_zavoevanie_arabskikh_stran_1516-1574

жилых и производственных помещений, оказавшихся, по их мне­ нию, в «незаконном» владении частных лиц. Одновременно они ввели суровые меры по государственному контролю и регламента­ ции, которые находили свое обоснование в социально-экономи­ ческих и морально-этических нормах шариата (подробнее см. [17,

с.4 4 - 5 5 ]) .

Врезультате завоевания был ликвидирован феодальный гос­ подствующий класс средневекового арабского общества. Его пред­ ставители в лице мамлюков, йеменских абидов, альмохадских шей­ хов, бедуинских эмиров и других местных властителей, не гово­ ря уже о членах царствующих фамилий, были отстранены от вла­ сти, репрессированы или изгнаны. Повсюду их преследовали и карали как узурпаторов, как лжемусульман и отступников, забыв­ ших истинную веру, как прислужников «врагов Аллаха», пресмы­

кавшихся перед «латинянами», папой и испанским «фараоном». В ходе завоевания феодальные семьи были полностью экспро­ приированы. Их дворцы, сады и дома, не говоря уже о сокрови­ щах, были конфискованы и разграблены; их права на икта, сахмы и вакфы — аннулированы.

Не менее серьезно пострадали айяны — представители зажи­ точной прослойки городского патрициата. Они утратили привиле­ гированное положение, лишились былого влияния и значительной части имущества. В большинстве своем они оскудели и были вы­ нуждены приспосабливаться к новой власти.

Их недовольство разделяло купечество, рассматривавшееся тур­ ками как социально чуждый элемент. Османские власти пренеб­ регали его интересами, третировали как торгашей и спекулянтов. Введение государственной регламентации и контроля серьезно ограничивало возможности накопления и развития торгового капи­ тала. Большинство торговцев обеднело и жаловалось на застой в делах. «Купцы по три дня и более сидят без почина, — отмечал Абд аль-Ваххаб аш-Ш аарани (1493—1565), — и с трудом добы­ вают пропитание себе и своим семьям; обремененные всякими обязательствами по уплате за наем торгового помещения и. побо­ рами в пользу должностных лиц, они в большинстве случаев жи­ вут за счет своего основного капитала» [43, с. 8].

Тяжелый урон, по крайней мере в первые десятилетия осман­ ской власти, понесли бедуинские племена. Турки лишили их фео­ дальных привилегий, отобрали их икта, сахмы и права на покрови­

тельство. Бедуины были вынуждены подчиняться новым законам, соблюдать порядок и государственную дисциплину. Случаи непо­ виновения, тем более разбоев и грабежей, сурово карались. Х р о ­ ники изобилуют примерами чудовищных расправ (сдирание зажи­ во кожи, распиливание надвое, сажание на кол и т.п.), которые устраивались над вождями непокорных племен. Большинство ко­ чевников были вынуждены примириться с новой властью. Многие племена перешли на службу к Порте, довольствуясь государствен­ ными субсидиями и теми немногочисленными льготами, которые оставило им османское правительство. В X V I в. значительно упал престиж вольной кочевой жизни. Для этого периода характерна тенденция к оседанию на землю, и Омер Лютфи Баркан сумел показать это на материале Анатолии (см. [61, с. 2 9 —30]).

Повсюду в арабских странах приход турок приветствовался представителями мусульманского суннитского духовенства и бед­ нейшими слоями населения. Им импонировала политика османских властей, их забота о нуждах маленького человека. Турки действи­ тельно не забывали о своей роли «защитников» простого народа. Они мстили его угнетателям, твердили о своем покровительстве вдовым, сирым и убогим. Они вселяли бедняков в конфискован­ ные дома, раздавали им хлеб, соль, иногда мясо и другие продук­ ты. Человек труда неизменно изображался ими как носитель са­ мых высоких моральных качеств, как тот, кто более всего угоден Богу и османским властям. «К рабочему классу, к ремесленникам

ского суфия, перед которым склоняли голову османские бейлербеи. — Не уставая, он во всех своих сочинениях превозносит их добродетели и воздает им хвалу за смирение и кротость, за трудо­ любие и за ту покорность, с которою они в те тяжелые времена переносили свою безотрадную жизнь» [43, с. 209].

В мероприятиях османских властей находили свое отражение надежды и чаяния социально обездоленных групп населения. По сути дела, в форме государственной политики турки выражали протест угнетенных слоев общества эпохи Возрождения и Контр­ реформации. Любопытно, что многие итальянские утописты X V I в., особенно те, кого отечественная исследовательница Л.С.Чиколини относит к выразителям умонастроений «мелких собственников и непосредственных производителей города и деревни» [41, с. 39], в

Ф абио Альбергати и Лодовико Цукколо, например, требовали установить собственность государства на землю, запретить ее про­ дажу, куплю и дарение. Они «ратовали за уничтожение сословных привилегий» [40, с. 15]. И х единомышленник Лодовико Агости­ ни, выступая за трудовой характер собственности, чуть ли не тек­ стуально воспроизводил заповеди шариата. Справедливой, по его мнению, могла быть только собственность «на те вещи, которые

щичество, осуждали скопидомство и накопление богатства. Л .А гос­ тини хотел ввести собственность государства на жилье, установить контроль над торговлей, подчинить ее «твердым правилам» и от­ дать на попечение «общественным надзирателям» [41, с. 36], т.е., попросту говоря, мухтасибам. Л.Цукколо как самый заурядный мулла требовал ограничить потребление вина, запретить игру в карты, шахматы и кости. В его идеальном государстве молодые люди не должны были «предаваться грубым играм и сладостра­ стию, смотреть постыдные спектакли». Женщины же, как истин­ ные мусульманки, «появлялись в обществе в закрытой мантии, с

ставители других народных ересей эпохи Возрождения и Контр­ реформации, особенно антитринитарии, рассматривались в Европе как сторонники турок. Антитринитарии отрицали даже учение о Троице, выступали за единство Бога. И х идейный вождь и вдох­ новитель Мигель Сервет (1505—1553) повсеместно считался «другом магометан и иудеев». В его учении, пишет Е.А.Будрин, «люди, твердо веровавшие в пути божественного промысла», видели «преддверие распространения на Западе турецкого владычества» [7, с. 167].

Действительно, антитринитарии и утописты, вообще антифео­ дальные движения X V I в., почти открыто ориентировались на турок. Причем дело не ограничивалось чисто политическим альян­

со странами ислама, начиналось головокружение от отступничест­ ва» [6 6, с. 5 9 8 ]. В течение всего X V I — начала X V II в. «они, — по выражению этого историка, — плотными рядами переходили из христианства в ислам» [66, с. 597]. Даже в 1596 г., когда «махметова прелесть» основательно потускнела, из Сицилии, как отмечал один официальный доклад, по-прежнему уходили «барки, переполненные кандидатами в ренегаты». Их, по словам современника, были «сотни тысяч». «И з Корсики, Сарди­ нии, Сицилии, Калабрии, Генуи, Венеции, Испании, из всех кон­ цов средиземноморского мира, — пишет Ф . Бродель, — ренегаты шли в ислам. В обратном направлении — ничего подобного. О б ­ ращения в христианство были немногочисленны и никогда не были высшей пробы, даже среди пленников» [66, с. 598]. Возможно, в этом заключалась одна из причин того, что в Италии X V I в. не произошло крупного крестьянского восстания. Его потенциал был разряжен эмиграцией через море и перенесен!в плоскость испано­ турецкого конфликта.

Наибольшее сочувствие турки встречали у жителей деревни. В X V I — начале X V II в. османское правительство и его люди воспринимались как носители крестьянской «правды». И в самом деле, большинство сановников Порты были крестьянами по про­ исхождению, субъективно действовали в их интересах и рассчиты­ вали на их поддержку. Это было, как уже отмечалось, наиболее четкой и последовательной константой османской политики. При

Д. Е.Еремеев приводит выдержку из выступления великого везира по случаю кончины Мехмеда II (1481 г.). Отмечая обстоятельст­ ва, способствовавшие быстрому возвышению османского государ­ ства, великий везир говорил: «М удро и искусно собирали они (султаны. — Д-Е.) среди всех племен людей, обреченных на не­ счастную мужицкую жизнь, не почитающих единого Бога, о кото­ ром возвестил пророк. Их они сделали благочестивыми и счастли­

с. 148].

Противостоящий лагерь также воспринимал сановников Порты как людей от сохи, как обыкновенных мужиков и селян. Арабская знать считала их «варварами», грубой «деревенщиной», никогда

не знавшей, что такое учтивость и культура. Н а Западе на них смотрели как на беглых крестьян, возомнивших себя вельможами. Испанское и итальянское дворянство, по словам Эмеля Эсина, видело в османском ренегате «мужика-плебея, который бросил вызов феодальному строю европейского общества» [75, с. 48].

«В этой столь великой империи не существует какого-либо превосходства или знатности по крови», — писал венецианский посол А.Барбариго (1555—1560). «Среди них (военачальников и сановников Порты. — Н.И.) нет ни герцогов, ни маркизов, ни графов, — отмечал другой представитель Венеции, Л . Бернардо (1584—1587), — а все они по своему происхождению пастухи, низкие и подлые люди» (цит. по [104, с. 39, 4 2 ]).

Оказавшись у власти, эти выходцы из деревень перестраивали жизнь общества в соответствии со своими вкусами и представле­ ниями. Интересы торговли и купечества полностью игнорирова­ лись.

В отличие от большинства государств Западной Европы, кото­ рые в период раннего капитализма (1500—1750) придерживались политики меркантилизма, сыгравшей не последнюю роль в утвер­ ждении капиталистического способа производства, Порта проводи­ ла прямо противоположную политику. Если меркантилизм был заинтересован в производстве и вывозе товаров, в торговой экс­ пансии и борьбе за рынки, если он требовал всемерного ограниче­ ния импорта и поощрял экспорт, то османские власти поступали наоборот: они открывали рынок для возможно большего количест­ ва готовых изделий. Османские государственные деятели полагали, что благоденствие страны и народа зависело от обилия потреби­ тельских товаров и их дешевизны на внутреннем рынке. В соот­ ветствии с этим воззрением Порта всячески поощряла импорт и ограничивала экспорт. Если на внутреннем рынке начинала ощу­ щаться нехватка тех или иных товаров, то их вывоз вообще за ­ прещался. И наоборот, власти не чинили никаких препятствий для ввоза в страну любых иностранных товаров и предоставляли ино­ странным купцам различного рода льготы и привилегии, включая права экстерриториальности (так называемый «режим капитуля­ ции»). При этом интересы собственного купечества не принима­ лись в расчет. В отличие от приверженцев меркантилизма осман­ ские власти не связывали с ними никакие государственные интере­ сы. «А с торгашами-шакалами, — писал в 1629 г. один из идео­

логов османизма, Кочубей Гёмюрджинский, — никакого дела не сделаешь» [35а, с. 137].

Предметом внимания и забот османского правительства, как уже не раз отмечалось, были не купец и предприниматель, а кре­ стьянин, деревня вообще. Крестьянин и его труд, по мнению ос­ манских властей, составляли основу всей жизни общества. П ро­ цветающее крестьянское хозяйство считалось главным источником государственного богатства. «Райя есть казна падишаха, — писал в 1640 г. тот же Кочубей. — Если райя в хорошем состоянии и не подвергается притеснениям, казна падишаха полна» [38а, с. 245]. Вследствие этого Османская империя являла собой любо­ пытный образец аграрно ориентированного (и в конечном счете феодального) общества, где город не имел значения хозяйственно­ образующего элемента экономики. Империя представляла собой беспредельный мир самодовлеющих крестьянских общин, живших под сенью верховного правителя. И х единственной обязанностью было содержать военную и государственную машину, возникшую для создания и поддержания этого мира.

В Османской империи не было крепостного права, никаких форм личной зависимости или сословной неполноправности кресть­ ян. Здесь не было никаких частновладельческих прав на невозде­ ланную землю, на степные или лесные угодья; никто не мог з а ­ претить крестьянину ловить рыбу, охотиться, пасти скот или соби­ рать топливо под предлогом нарушения своих прав и привилегий. Обязанности крестьян были невелики и сводились в основном к

в последующие времена [28, с. 60]. Авариз и чифт ресми, взи­

стьянских доходов. Властям эйалета предписывалось внимательно и в первую очередь рассматривать жалобы крестьян. Почти все фирманы на имя местных властей, пишет Х.Иналджик, заканчи­ вались такой сентенцией: «Если райя подадут вам жалобу на беев или других военных, или откупщиков, то вы обязаны заставить их прекратить несправедливые деяния; если вы не в состоянии пре­

сечь их злоупотреблений, то должны немедленно уведомить об этом Порту. Если вы и этого не сделаете, то будете сами наказа­ ны» [93, с. 134].

Установление османской законности и порядка позволило на время оживить арабскую деревню. Повсеместно был приостанов­ лен процесс деградации и обезлюдения земледельческих областей. Более того, в первые десятилетия османского господства наблюда­ лось возрождение деревенской жизни, рост сельскохозяйственно­

О .Л .Баркана, на 40% . Появились новые деревни; старые стали более многолюдными. В санджаке Дамаск, например, количество

107 601 в 1548 г., т.е. на 54% [61, с. 25]. Был введен ряд новых сельскохозяйственных культур, в том числе завезенных из Нового Света. Наибольшее значение имело распространение кукурузы, которая из Османской империи пришла в Западную Европу под названием «турецкое пшено». И з Египта и Йемена она попала в страны Восточной Африки. В Лейденском гербарии хранятся об­ разцы кукурузы, собранные в долине Евфрата в 1574 г., откуда она, как полагают, попала в Индию [78, с. 75].

Оживление деревни способствовало подъему уровня жизни сельского населения. Он был невысок, но вполне соответствовал уровню притязаний. Главное же, он был выше, чем во многих соседних странах. В.И.Ламанский, внимательно изучавший доку­ менты эпохи, сравнивая положение славян в сопредельных странах, писал: «Т о же самое (полное право бьггь довольными. — Н.И.) надо сказать про славян турецких, которые крепостного права не знали и в X V I веке почти всегда, а в X V II веке очень часто жи­ ли лучше и свободнее славян венецианских в Далмации и особенно австрийских в Венгрии и Хорватии» [23, с. 12].

Слухи о вольной жизни под властью султана будили воображе­ ние крестьян и порождали у них фантастические легенды о суще­ ствовании «царства блаженных людей». Эти слухи выходили да­ леко за пределы средиземноморских стран, проникали в Герма­ нию, Польшу и Московскую Русь. Среди русских людей издавна существовала тяга на юг, в далекие земли, куда не доходила

власть царя и бояр. С русской Волги и Дона их неудержимо тя­ нуло в турецкие пределы: на Кубань и Синий Дунай, затем даль­ ше « а Надолию... не то у Сирийское царство» [19, с. 165] — одним словом, как говорил В.А.Гордлевский, «на просторы стра­ ны полумесяца; там, казалось им, была та правда, за которую они шли на страдания, на смерть» [9, с. 147]. По смутным преданиям казачества, в Турции бывал Степан Разин (1630—1671), «мечтая устроить здесь свою вольную общину» [19, с. 151]. Среди яицких казаков, пишет В.А.Гордлевский, также жила «безудержная тоска по Божьему граду, лежащему где-то за „Стеклянным морем“ , на реках Тигре и Евфрате» [9, с. 148]. Интересно отметить, что у казаков-староверов, в частности у некрасовцев, которые, по свиде­ тельству В.Ф.М инорского, вплоть до начала X X в. пользовались Кормчей книгой 1550 г. [26, с. 60], воспоминания о «старом турчине» неизменно вызывали, по выражению В.Г.Короленко, «общее умиление». «Что это? — спрашивает писатель. — Просто воспоминание о „добром старом времени44 или, в самом деле, было у турчина нечто такое, за что можно простить все неустройство его государства?» [19, с. 161].

Миф о «крестьянской правде» сыграл роковую роль в истории арабских стран. Он не только проложил дорогу <?сманскому ору­ жию, но и поработил их в политическом и социокультурном отно­ шениях. Под его флагом турки навязали арабам новую концепцию жизни и человека. Они ввели новые правовые и моральноэтические нормы, новый стиль жизни и соответствующие ему по­ веденческие установки. Одним словом, миф о «крестьянской прав­ де», удовлетворив непосредственные классовые инстинкты, дал ложное направление освободительной борьбе трудящихся, точнее, завел ее в тупик. Социально-теократический идеал Порты был обращен в прошлое и по самой своей природе был антигуманисти­ чен. Как и утопия в целом, он противостоял миру Возрождения и Контрреформации. «Разница (между утопией и ренессансом. — Н.И.), — отмечал Л.М .Баткин, — особенно сказалась в непре­ менном духе регламентации, жесткости, несвободы, замкнутости, в механицизме утопического мышления в отличие от ренессансного органицизма и в том, что утопия заботилась о счастливом государ­ стве, а не о счастливом индивиде» [5, с. 230].

Социальное равновесие в османском обществе достигалось за счет отказа от индивидуальных стремлений человека, его подчи­

ненности теократической идее всеобщего счастья. Османская уто­ пия дала законченную идею общества, закрепив ее новой редакци­ ей шариата. Она принципиально исключала «культуру сомнения», без которой невозможно представить Европу нового времени. В османском обществе царил крайний детерминизм. Печально знаменитый лозунг «Иджтихад капы капанды» («Двери иджтихада закры ты») отменял самую возможность свободного развития мысли. Он исключал индивидуальные усилия, любую личную ини­ циативу, направленную на пересмотр социально-политических и религиозных основ общества.

Для Османской империи, как и для всякой теократии, была ха­ рактерна крайняя функционализация человека. Выполняя заданную функцию, должностные лица Богохранимого государства больше всего боялись проявить свою индивидуальность. П од маской пре­ словутой «оттоманской невозмутимости» они тщательно скрывали подлинные симпатии и антипатии. Османские сановники никогда не имели личных взглядов или концепций. Политика в высоком смысле этого слова, государственные и социальные институты были полностью деперсонализированы и не подчинялись отдельной человеческой воле. Вместе с ригидностью системы и рядом других факторов это затрудняло действие «механизма саморазвития» и пре­ допределяло исключительную устойчивость сложившихся отношений.

Самое главное, крестьяне сами оказались жертвой военно­

ильтизама — частного откупа имперских имений. Под его покро­ вом на общественных землях возникли крупные феодальные хо­ зяйства (чифтлик) хищнического типа. Положение крестьян резко ухудшилось. Во многих районах военно-бюрократический гнет государства (налоги, поборы и вымогательства властей) стал до­ полняться феодально-ростовщической кабалой мультазимов. Кре­ стьяне не только объективно, но и субъективно стали сознавать

отражала растущее разочарование масс. Они были недовольны, но

не видели перед собой иной перспективы, кроме исчезающих ми­ ражей староосманской утопии. У них не было ни лозунгов, ни идеалов, которые могли бы служить адекватной заменой прежних османофильских иллюзий. Вследствие этого протест крестьянства нередко принимал форму романтического бандитизма одиночных народных мстителей. В лучшем случае он сливался с более широ­ кими политическими движениями, выступавшими под флагом воз­ рождения местных традиций. В целом это привело к беспреце­ дентному росту массовых насилий, разбоев и локальных восстаний, которые на рубеже X V I —X V II вв. охватили всю территорию О с ­ манской империи. П о удачному выражению Ф ернана Броделя, они представляли собой «несовершенную революцию», которая ознаменовала собой конец героической эпохи великих завоеваний, не оставив от нее ничего, кроме смутных легенд и суровой реаль­ ности бесчеловечной османской теократии.