Lebskiy_Turtsia

Из фашиста в антимилитаристы: интервью с бывшим турецким солдатом

организацией, но она занималась незаконными вещами, убивая и похищая людей, особенно в Курдистане. Даже сегодня люди пугаются, когда слышат от кого-то слово «JITEM».

В армии я был стрелком-пулеметчиком. У меня был пулемет MG3. Я даже был награжден за стрельбу. Мне повезло — в том смысле, что в конце концов у меня не было возможности убить человека. Я тренировался в течение двух месяцев, а потом отправился в горы Габар в провинции Ширнак, Курдистан.

—Что вы там делали?

—Мы оказывали давление на курдских крестьян, чтобы те не помогали партизанам из РПК. Мы не позволяли им собирать урожай с их полей. Мы ограничивали их еду, потому что они могли отдать излишек еды партизанам. Мы также хотели, чтобы крестьяне голодали. Даже несмотря на то, что мы были

вближайших деревнях, мы продолжали обвинять местных жителей в помощи партизанам. Мы пытали и избивали людей. Даже когда там не было партизан, мы продолжали давить на крестьян, чтобы они стали сельскими стражами.

—Можете ли вы рассказать нам о роли сельских стражей?

—В разных местах сельские стражи действовали поразному. В некоторых районах они делали мало, в других они сражались бок о бок с армией против партизан РПК. Было два типа сельских стражей: первые были силой вынуждены заниматься этим, вторые были добровольцами. Некоторые сельские стражи пользовались своей властью и оружием для убийства людей. Многие сельские стражи занимали и забирали народную землю, как это было в Джизре. Всем сельским стражам было дано оружие.

Сельские стражи не имели медицинской страховки или пенсии. В деревнях, подобных той, в которой я сейчас живу, сельские стражи не используют свое оружие, кроме как на праздниках. Когда я вижу здесь сельских стражей, которые были вынуждены силой играть эту роль, я могу понять их.

который несет ответственность за убийства и пропажу тысяч курдов на юго-востоке страны. См. подробнее: М. Лебский. НАТО и ультраправые:

турецкая история HIPERLINK http://liva.com.ua/nato-nazi.html

151

Максим Лебский

—Были ли вы вовлечены в сжигание деревень? [Тысячи курдских деревень были сожжены или стерты с карты военными в 1990-е годы]

—Да. Население двух деревень бежало, и эти деревни были сожжены военными. Но жители одной деревни сказали: «Что бы вы ни делали, мы не уйдем». Мы избивали этих людей, пока они не были вынуждены покинуть свои дома. Еще один военный отряд прибыл после нас и сжег деревню.

За пару дней, прежде чем мы принудили население одной деревни уйти, мы отправились туда за едой. Старый курдский крестьянин дал нам мед, миндаль и шерстяные носки, и он не хотел брать деньги за них. Мы заставили его взять деньги.

Когда мы отправились жечь деревню, я искал этого человека. Я беспокоился за него. Я не мог его найти. Когда обстановка стала тише, я пошел искать в его дом, но не смог найти его. Я был потрясен. Старший офицер подошел и похлопал меня, отправив меня к моему отряду. Нам не разрешалось общение

сжителями, потому что они были хорошими людьми, а правительство и военные не хотели, чтобы мы узнали это.

Я слышал много историй о замученных мирных жителях, о расчленении их тел, но сам не видел этого.

Военные делали расистские замечания в отношении курдского народа и партизан, тем самым промывая нам мозги. Они не разделяли партизан и гражданских лиц. Они говорили, что гражданские были такими же, как партизаны. Им необходимо было промыть мозги нам, чтобы мы не задавали каких-либо вопросов.

—Как поступали военные с пойманными партизанами?

—На моих глазах военные сбросили с вертолета партизана, и он погиб. Они отрезали уши партизанам. Я видел парня из MHP с ожерельем, сделанным из партизанских ушей. Я вырос расистом, но я задумался: «Что мы делаем?»

—Когда вы были в армии, вы были захвачены партизанами. Можете ли вы объяснить, как это произошло?

—В сентябре, через пять или шесть месяцев после того, как я начал службу в армии, я был взят в плен партизанами РПК,

152

Из фашиста в антимилитаристы: интервью с бывшим турецким солдатом

здесь рядом, примерно в 30-40 км отсюда. До этого 30 или 40 наших солдат были убиты партизанами во время военной операции против РПК. Мы были посланы на помощь. Мы пошли на трехдневную операцию к горе под названием Кале Мехмет, для того, чтобы выбить партизан оттуда. 500 солдат искали их

втечение двух дней. Сельские стражи сообщили нам, что там были партизаны на одном участке, но в действительности мы не верили им. Была отправлена небольшая группа — двадцать пять или двадцать шесть человек. Мы поднялись на вершину холма, чтобы подготовиться к небольшому бою, используя мешки с песком. Было темно, и шел дождь.

Около 6 или 7 вечера мы услышали, что над нами свистят пули. Это стреляли партизаны, но не прямо в нас — они хотели просто прогнать нас. Партизаны не хотели убивать солдат, потому что из их похорон могли сделать большое событие

вгороде и прославить убитых. Это бы разожгло национализм.

Яполучил пулю чуть выше колена. Я побежал и упал в темноте вместе с моим рюкзаком. Я упал в обморок на берегу реки и лежал там в течение нескольких часов. Я не мог встать, так как моя нога была травмирована.

Рано утром я пересек реку и пополз, чтобы попытаться достичь сгоревшего села. Я терял кровь и нуждался в пище. Я использовал футболку, чтобы перевязать ногу. Я ел маргарин, который был оставлен в сгоревшей деревне и думал, что умру, зная, что вокруг меня партизаны. Мне говорили, что они не берут пленных живыми. «Они снимут с вас кожу живьем! Не сдавайтесь в плен». Я держал наготове одну гранату для партизан и одну, чтоб убить себя. Я затаился в доме. И тут почувствовал, как кто-то потянулся к моей руке с гранатой, но это был котенок, который также искал еду.

Япокинул сожженную деревню и забрался в маленькую пещеру. На второй день, пока я спал, в пещеру пришла партизанка. Она собирала дрова. Она встряхнула меня, пытаясь разбудить. Это был первый раз, когда я вживую увидел партизанку. Я часто видел мертвых партизанок. Я хотел бросить ручную гранату, но не смог дотянуться до нее. Она позвала других

153

Максим Лебский

партизан, и они пришли в пещеру. Они сказали мне, чтобы я расслабился, и забрали у меня гранаты. Они сказали: «Мы курды, и мы из ARGK [ныне HPG — вооруженного крыла РПК]. Ты военнопленный». Я ждал смерти, и представлял, как они убивают меня.

Они подняли меня и помогли идти. Они привели меня в небольшой лагерь. Партизаны готовили муку, разбавив ее водой на берегу реки. Они зажгли огонь, но никто не мог их увидеть. Шериф Гоы (Şerif Goyi) пришел и сказал мне: «Ты военнопленный, и мы следуем Женевской конвенции». В 1994 году РПК стали руководствоваться Женевской конвенцией, а год спустя они подписали ее официально.

Шериф Гоы сказал: «Когда ситуация улучшится, мы поможем тебе покинуть страну, и, возможно, ты сможешь поехать в Европу». В Турции солдата, попавшего в плен РПК, считают слабаком, и он не может получить какой-либо помощи от правительства.

Партизаны передали по радио: «Мы захватили Ибрагима» — чтобы турецкие солдаты могли это услышать. Это было сделано для того, чтобы военные знали, что я не сбежал.

Пару дней спустяя был доставлен на муле в лагерь. Там был мертвый партизан, завернутый в одеяло, его тело перевозилось на другом муле. Когда мы шли в партизанской лагерь, недалеко от границы — между Робоскии Улудере — мы обнаружили, что военные начали бомбежку. Партизаны были довольно спокойными, но я запаниковал. Мы пересекли границу на юге Курдистана [иракский Курдистан] и достигли партизанского лагеря.

Когда мы приехали, они посадили меня в пещеру размером с комнату. Я мог немного прогуливаться снаружи, но не далеко. Они хотели проверить, был ли я профессиональным солдатом или срочником. Пришел Мустафа Карасу и сказал мне: «Ты не профессиональный солдат». Он рассказал мне об РПК, почему они защищают себя, он объяснял, что турецкое государство колонизирует курдские земли и ассимилирует курдов.

Во время моей первой недели в лагере Красный Крест пришел и проверил мою ногу. Они написали репортаж, и я написал

154

Максим Лебский

письмо своей семье. Письмо было доставлено моей семье несколько месяцев спустя, но они не верили, что оно было от меня. В письме я попросил их не беспокоиться за меня, но они думали, что это не в моем характере, т.к. я вырос в фашистском, агрессивном городе. Я позвонил моей семье несколько месяцев спустя, но они до сих пор не верили, что я был взят в плен. Нас отправили на войну, но никто не мог подумать, что мы можем попасть в плен. Они думали, что я был все еще на операции

вгорах.

Вармии я постоянно был свидетелем насилия по отношению к людям. Я видел, как военные разрубали тело партизана на куски. Меня рвало, а они говорили: «Разве ты не турок? Разве ты не мужчина?» Все было основано на насилии.

Когда я был взят в плен, я сравнил различные модели пове - дения. Мы всегда говорили, что РПК были очень жестокими террористами. Теперь я увидел, что партизаны говорили вежливо и все слушали друг друга. Когда я впервые стал солдатом, воен - ные были героями для меня. Но, когда я прибыл на турецкую военную базу, ко мне относились как к животному. Я думал, что это касается лишь меня и офицеров. Но с другой стороны, когда я был в партизанском лагере, партизаны были вежливы; они слушали.

Когда я только начал службу в турецкой армии, старшие солдаты требовали от меня стирать их нижнее белье. Я всегда спорил с ними. Партизаны были их прямой противоположностью. Партизаны никогда не говорили мне: «Прочитай то или сделай это». Они даже сказали, что я могу повесить турецкий флаг, если у меня есть такое желание. Я наблюдал за их социальной жизнью, и сравнение между армией и партизанами помогло мне измениться. В течение 20 лет моей жизни я был окружен насилием.

После двух месяцев мне сказали, что для меня будет психологически нехорошо оставаться в одиночестве. Они сказали мне, что я могу перейти в другой лагерь, где есть другой плененный солдат, который потерял свой глаз. Его звали Мустафа Езюлкер (Mustafa Özülker), и я присоединился к этой

156

Из фашиста в антимилитаристы: интервью с бывшим турецким солдатом

группе. Между мной и партизанами были политические дискуссии. В течение восьми месяцев я оставался во втором лагере. Я всегда говорил о кемализме и Ататюрке, и партизаны терпеливо слушали меня. Я хотел навязать им свои фашистские взгляды и хотел, чтобы они изменили свое мнение. Я защищал Ататюрка и идеологию государства.

Как-то в лагере была зачитана статья в турецкой газете, автор обвинял меня в добровольном переходе к партизанам —

яне был взят в плен. В газете говорилось, что я имел связь с РПК до своего пленения.

Вдекабре 1996 года, через два года и три месяцев плена,

ябыл освобожден. Я заявил, что я не хочу возвращаться в Турцию. В те дни действовало соглашение о прекращении огня. Но высокий командир РПК сказал мне, что будет полезно, если

япойду. Если выступит турецкий солдат, то это может увеличить осознание насилия государства в отношении курдского народа. Красный Крест написал репортаж обо мне.

— Что произошло, когда вы были освобождены?

— После того, как меня освободили из плена, я был арестован. Семь других солдат также были захвачены в плен, но большинство из них не меняли своих расистских взглядов, кроме Мустафы, который был захвачен со мной, — он изменил свою точку зрения. Остальные солдаты сообщили обо мне о том, как

яположительно отзывался об РПК.

Втечение трех с половиной месяцев меня пытали в военной тюрьме. Они использовали воду под давлением. Они посадили меня в большую бочку, полную воды. Посадив меня в воду, они могли бить меня, и на моей коже не оставалось следов. Военные тюрьмы хуже, чем другие тюрьмы в Турции. Охранники спали в той же комнате, что и я. От десяти до пятнадцати чело - век спали в одной комнате.

Мое дело было доставлено в Верховный суд три с половиной месяца спустя. Из-за доклада Красного Креста они не могли делать со мной все, что угодно. Они надеялись судить меня за участие в террористической организации. Однако в докладе Красного Креста сказано, что я был взят в плен партизанами.

157

Максим Лебский

Партизаны также подтвердили, что я был взят в плен. Мой случай был первым в своем роде в Турции, поэтому они не знали, что делать.

Суд решил, что я должен быть освобожден, но они держали меня три с половиной недели в комнате, прикрепленной

ктюрьме военного комплекса.

Ябыл в турецкой армии в течение пяти или шести месяцев, и я провел около двух лет в плену у партизан, так что я должен был быть освобожден от военной службы. Но они заставили меня дослуживать восемнадцать месяцев в турецкой армии. Это было так, словно я опять был в тюрьме.

Яне хотел снова идти в армию. Они взяли меня в Мардин, где располагалась моя первая база. Я просил их не брать

меня туда. Они отвели меня в подвал, в комнату пыток, и я увидел кровь на земле. Они подвесили меня за руки к трубам, и так я провисел до утра. Позже они надели на меня наручники и отвезли на военную базу Сиирт. Затем они послали меня к солдатам, давшим показания против меня. Я отказался брать оружие. Высокий офицер пригрозил, что он может убить меня. Другие офицеры пришли и сказали мне начинать тренировки.

Ясказал: нет.

—Куда вы отправились после того, как военные выпустили

вас?

—После того, как я вернулся в свой родной город Бафра, полиция предупредила соседей и местных фашистов быть внимательными со мной, они сказали им следить за мной, т.к. я был членом террористической организации. Полиция приходила в мой дом с многочисленными обысками. У меня были книги Оджалана, и полиция забрала их. Я помню, мой отец доказал, что книги Оджалана не были запрещены, и поэтому их вернули.

Мои родители рассказали мне, что, когда я пропал, они спрашивали военных о моем местонахождении. Военные говорили, что у них не было никого с моим именем. Один род- ственник-офицер, сказал моему отцу пойти и спросить в Главном штабе. Мой отец поехал в Главный штаб в Анкаре. Военные сказали: «Ты грек, а греки и армяне помогают РКП, так что не

158

Максим Лебский

ищите своего сына». Это был первый раз, когда мой отец понял, что он был понтийский грек. Моего деда звали Константин».

—И вы изменили свое имя с Ибрагима на Янниса?

—Журналисты, приехавшие в партизанской лагерь, сказали мне, что я грек, потому что они были в курсе новостей

иэто было сообщено в прессе. Именно поэтому я изменил свое имя. В прошлом году я изменил свое имя в городе Урфа, когда мы были в путешествии на границе с Кобани. Я убил Ибрагима, когда я был в Урфе.

—Пребывание в плену действительно изменило вас?

—Один из друзей в Бафре сказал мне: «Ты не мог так изме - ниться! Мы вместе били курдов. Как ты мог измениться?» Они не могут поверить в то, что я изменился. Они говорят, что РПК промыла мне мозги.

Если человек увидит реальную РПК и не изменит свое мне - ние, то такой человек внутри — камень.

Перевод М. Лебского и Е. Назаровой

160