hallelujah

Мы пользуемся трамплином удовольствия для того, чтобы добраться до области мечты. Удовольствие, несомненно, получают при условии разрушения прирожденных склонностей и приведения в порядок ужасного мира. Но взаимность здесь полная. У нас не было бы и того освещения, при котором раскрывается истина, если бы наши поступки не обеспечивались удовольствием.

В этом мире твоим делом не является ни обеспечить спасение жаждущей покоя души, ни завоевать денежные преимущества для твоего тела. Твое дело - поиск непознаваемой судьбы. Поэтому ты должна запастись ненавистью к грацам, которые противопоставляют свободе систему условностей. Ты должна вооружиться тайной гордостью и неодолимой волей. Преимущества, которые дал тебе случай, - красота, блеск, порывистость твоей жизни - нужны твоему отверстию, разрыву.

Само собой разумеется, это свидетельство не будет разглашено: свет, который исходит от тебя, будет похож на свет луны, освещающей дремлющую деревню. Во всяком случае, твоей наготы и твоего тела, возбужденного своей обнаженностью, достаточно для того, чтобы преодолеть ограниченность человеческой судьбы. Как раскат грома открывает свою истину тем, в кого он попадает, вечная смерть, раскрывшая себя в податливости плоти, настигает немногих избранников. Вместе с тобой эти избранники войдут в ночь, где теряется все человеческое, ибо лишь беспредельность сумерек способна скрыть столь ослепительный свет. В аллилуйя наготы ты еще не на вершине, где истина раскроется целиком. Стряхнув с себя болезненную восторженность, ты должна еще будешь рассмеяться, вступая в смерть. В этот миг в тебе разрешатся, с тебя спадут путы, живые существа, давящие своей тяжестью, и я не знаю, расплачешься ты или рассмеешься, увидев на небесах твоих бесчисленных сестер.

Текст написан в 1946 году.

ЖОРЖ БАТАЙ

Экономист, философ, но также специалист по архивам и нумизматике, палеоисторик, этнолог, но также эротический автор и редактор журналов, сюрреалист и поклонник де Сада - это еще далеко не все, что можно сказать о Жорже Батае (1897-1962). Ускользать от определения относится, пожалуй, к сущности того, что делал этот человек. Уклоняясь от определения, он постоянно ускользал также от отождествления с тем, что он делал, от авторства как маски, прирастание которой делает писателем или философом, экономистом или архивариусом. Главное здесь: не быть тем, другим и третьим - одновременно.

В основе творчества Батая лежит "инцестуозное" прочтение Гегеля и Ницше (одного как другого и наоборот). Господин, по Гегелю, - тот, кто рискует жизнью; это такое для-себя, которое не привязывается к конкретному здесь-бытию, хотя остается привязанным к истории, труду, к тем, кто трудится и производит смысл. Самосознание господина остается продуктом его признания в движении истории и опосредования произведенными Другим вещами. По замечанию Жака Деррида, "сохранять жизнь, поддерживать себя в ней, работать, откладывать удовольствие... относиться к смерти с уважением в тот самый момент, когда ей надо заглянуть в лицо - таково рабское условие господства и истории, которую оно делает возможным"*. Этому миру внеположна только абстрактная негативность непосредственной смерти.

Здесь, в этом пункте, Батай делает свой основной философский ход (ход, который, правда, катапультирует его за пределы философии): он объявляет абсолютную негативность смерти, экстаза, желания без цели, эроса и т.д. чистой позитивностью до представления или суверенностью. Суверенность, утверждает он, внеположна знанию как миру опосредования и воспризнания.

Суверенность опирается на чистую случайность, это философия без оснований, а почему бы в таком случае не эротическая литература (Батай с гордостью называл себя "порнографом") или не экономика чрезмерных трат (потлач)? Эти предварительные замечания нужны для объяснения того, чем предлагаемый здесь текст, "Аллилуйя", не является. Этот написанный в 1946 году и опубликованный в 1947 году издателем Блэзо текст - не литература как таковая, но также и литература. В нем, как в геологическом срезе, прочитываются различные "лики" Батая: сюрреалистическое письмо с его "поэтизмами", ницшеанская афористичность, логика желания без цели, этнология необмениваемого "дара". Один из законов этого письма вне жанров, который хорошо выполняется как раз в "Аллилуйя", - не

* Derrida Y. L'Ecritura et la differance.

P., 1967. P. 375.

стесняться банальностей и штампов, не стремиться к оригинальности самовыражения. Текст изобилует "романтизмами" и повторами, за которыми образы уже практически неразличимы. Он не ориентирован на удовольствие читателя. Текст такого рода как бы хочет пробудить в нем децентрированное периферийное зрение, связанное с "неэстетической" необходимостью физически изменяться. Об этом "катехизисе", как и о других эротических текстах, можно говорить как о текстах действия, точнее, как о перформативных конструкциях. Единственный интерес, который эти тексты еще могут вызывать, неотделим от систематичности, с которой они перечеркивают сами себя, не давая "потребить" себя как продукт. Тем самым они лишают нас приятного в пользу все большего нагнетания чувства даже не незавершенности, а незавершимости чего-то более важного, чем мы сами.