ЛИТЕРАТУРНЫЕ ГРУППЫ 20 11
.docДемьян Бедный блестяще справился с этой задачей. Пользуясь аллегорическими образами, он придавал им ясность политических характеристик. Употребляя дидактические концовки, он превращал их в актуальные лозунги. С помощью прозрачных намеков он вмещал в условный басенный сюжет злободневные политические факты. При этом Д. Бедный вынужден был из цензурных соображений зашифровывать многие политические намеки. Этим объяснялось многообразие очень тонких, порой виртуозных приемов, с помощью которых в басни вводился политический материал. Таковы и широко применявшиеся Д. Бедным иносказания, и употребление экзотических имен и названий (вроде итальянизированных или латинизированных фамилий, за которыми легко угадывались обличаемые автором лица: Маклацкий — это Маклаков, Счегло-делля-Вита — это Щегловитов и т. п.).
Особую роль в баснях Д. Бедного приобретали эпиграфы, чаще всего заимствованные из газетной хроники или политических документов. Иногда задача эпиграфа состояла в конкретизации содержания басни, иногда же, наоборот, в отведении от нее ударов цензуры.
«Вы обратили ль внимание, — писал Д. Бедный 23 апреля 1913 года критику П. Мирецкому, — что у меня несколько эпиграфов служат специально для проведения под их флагом контрабанды, вроде басни „Дом“? Уберите эпиграф — и „Дом“ погибнет по 128 ст., как погибла „Свеча“. Да мало ли к каким фокусам приходится прибегать!».1
735
Дело в данном случае сводилось к тому, что басня повествовала о неизбежном разрушении «дома», под которым подразумевался буржуазный государственный строй, а эпиграф делал этот сюжет более «благонадежным», ибо в нем сообщалось об аварии построенного из старого кирпича шестиэтажного дома на Разъезжей улице в Петербурге.
В работе над басней отшлифовался поэтический язык Демьяна Бедного, ставший более выразительным и лаконичным. Поэт овладел искусством стихотворного диалога, искусством басенной композиции и сюжета. Эстеты пытались поставить эту работу вне рамок «настоящей» литературы. «Право же, — признавался Д. Бедный в 1913 году, — мне приходилось выслушивать дружеские советы — перестать возиться с басней и от пустяков перейти к „настоящей“ литературе, к чему, дескать, у меня есть некоторые данные — язык, например».1 Поэт отвергал подобные рекомендации. Он разрабатывал в этот период и другие стихотворные жанры — сказку и фельетон, но главное его внимание было сосредоточено именно на басне.
Трехлетней работой в большевистской печати Демьян Бедный был подготовлен к тому, чтобы занять правильные позиции во время первой мировой войны. В начале войны Д. Бедный был призван в армию и служил военным фельдшером на Западном фронте. В 1915 году он вернулся в Петроград. Как поэт он поставил своей задачей разоблачение империалистического характера мировой войны и бичевание наживающихся на народном бедствии капиталистов. Легальные возможности у большевистской прессы отсутствовали тогда вовсе, и Д. Бедный вынужден был выступать в таких изданиях, как «Современный мир», «Журнал для всех», а также в малоизвестных кооперативных изданиях и провинциальных газетах. Многие его стихи и басни этих лет («Ловля гусей», «Усы да борода», «Морока», «На заезжем дворе» и др.) не могли вовсе появиться в печати.
Обходя цензурные рогатки, Д. Бедный издал несколько книжек басен и сказок («Правда и кривда», «Куй железо, пока горячо», «Диво дивное» и др.) в «Дешевой библиотеке» издательства «Жизнь и знание». Кроме того, он предпринял издание переводов басен Эзопа. Почти дословно следуя оригиналу, Демьян Бедный самим выбором басен и незначительными прибавлениями к тексту добивался их актуального политического звучания.
736
Особенно остро в те годы звучал перевод эзоповой басни «Брак богов», утверждающей неразлучность «сурового бога войны» с «богиней грабежа и гнусного бесчинства».
Знакомый уже нам цикл «Дерунов 1001-й» автор во время войны дополнил стихотворением (оно идет эпилогом к первой части цикла), в котором гневно обличал наживающегося на войне купчину. Гордеич, который прежде жаловался на свои дела, теперь воспрянул и разбогател:
Ни капли совести да капелька ума — Вот всё, что надобно теперь для наглой плутни. Живут Гордеичи! Их развелося — тьма! В годину черную к добыче жирной трутни Летят со всех сторон, восторженно гудя. Но... правда вся о них немного погодя.
(«Эпилог первый»).
Так писал поэт в 1916 году.
Излюбленной темой Демьяна Бедного в период войны было также разоблачение буржуазных литераторов, ставших песнопевцами войны. Язвительно и гневно звучит стихотворение «Баталисты» (1916), которое по цензурным условиям не могло увидеть света и было опубликовано лишь после Октября:
На все наведена искусно позолота, Идеи мирные, как шелуху отвеяв, Бытописатели российского болота Преобразилися в Тиртеев. Победно-радостны, нахмурив грозно брови, За сценкой боевой спешат состряпать сценку: С еще дымящейся, горячей братской крови Снимают пенку!
После февральской буржуазной революции возобновляется выпуск легальных большевистских изданий. Первый же номер «Правды» (5 марта 1917 года) вышел с эпиграммой Демьяна Бедного, посвященной аресту царских министров. В фельетонах Д. Бедного «Петельки», «Народная примета», «Коалиционное» и в других буржуазное временное правительство усмотрело «опасное» разоблачение своей политики и начало преследовать поэта с помощью своих полицейских ищеек. Временами Д. Бедный был вынужден скрываться из Петрограда.
В обстановке разрастающейся революционной борьбы Д. Бедный еще глубже осознает роль пропагандиста передовых революционных идей. Он противопоставляет эту свою позицию интеллигентскому эстетизму буржуазных поэтов. С силой некрасовской «Музы» звучит в эти дни его программное стихотворение:
Наследья тяжкого неся проклятый груз,
Я не служитель муз:
Мой твердый, четкий стих — мой подвиг ежедневный.
Родной народ, страдалец трудовой, Мне важен суд лишь твой,
Ты мне один судья прямой, нелицемерный, Ты, чьих надежд и дум я — выразитель верный, Ты, темных чьих углов я — «пес сторожевой»!
(«Мой стих»).
«Подвигом ежедневным» была оперативная работа Д. Бедного в большевистской печати 1917 года. Разоблачение кадетов, меньшевиков-соглашателей, буржуазных милитаристов, контрреволюционных заговорщиков, настойчивая пропаганда лозунгов, выдвигавшихся большевиками в сложнейшей обстановке борьбы, — вот что стало содержанием работы поэта, проходившей под прямым руководством партии и ее вождей.
737
В. И. Ленин по возвращении из-за границы знакомится лично с поэтом, пристально следит за его работой, ссылается на его произведения в своих речах и статьях. По поводу напечатанной в меныневистско-эсеровских «Известиях» предлинной, прескучной, прененужной резолюции о борьбе с разрухой В. И. Ленин 18 мая 1917 года публикует полемическую заметку «Борьба с разрухой посредством умножения комиссий», в которой, приводя один из параграфов резолюции, восклицает: «...ей-богу, это не из басни Мужика Вредного, а из „Известий“, № 68 от 17 мая, стран. 3, столбец 3-ий, § 4».1
Понимание насущных задач агитации отражается и на характере поэтических средств, к которым прибегает Д. Бедный. От басни, притчи, сказки, вообще от поэтических иносказаний Демьян Бедный переходит к прямой обличительной речи; особое значение в его творчестве приобретают такие жанры, как фельетон, эпиграмма, памфлет. Еще в большей степени, чем раньше, поэзия его наполняется материалом политической повседневности. Рождается особый вид фельетона, в котором политический документ монтируется со стихами — жанр, впоследствии занявший видное место в творческой работе поэта. Наконец, в этот период Демьян Бедный впервые обращается к большой стихотворной повествовательной форме.
Повесть Д. Бедного «Про землю, про волю, про рабочую долю» — произведение своеобразное по композиции и по методу раскрытия темы войны и революции. При большом эпическом размахе оно далеко от традиционных рамок поэмы и недаром названо «повестью в стихах». В ней обрисован путь деревенского юноши от родного дома через фронт империалистической войны к стану борющихся за народное дело; линия эта переплетается с судьбой другого персонажа — история Маши, но чаще всего ее перебивает поток всенародных событий: война, брожение в армии, падение царизма, подъем революционного движения. В повесть включено много злободневных политических песенок, пародий и фельетонов, которые по мере нарастания описываемых событий занимают в произведении все большее место и к концу его почти вытесняют первоначальный сюжет. Причем характерно, что если в первых главах повести, где даны картинки деревенской жизни, преобладал крестьянско-солдатский фольклор (рекрутский плач, былина, солдатская песня, плясовая, частая и др.), то в последних частях, где дается широкая картина происходящих в стране событий, преобладают политическая лирика, сатира и развернутое эпическое повествование. Поэме присущи и элементы непосредственной агитации: она разъясняет читателю существо происходящих событий. Вот, например, начало одной из строф первой части, разъясняющей антинародный характер войны:
Время шло, не шло — хромало. Натерпелася немало В эти годы сирота.2 Воевала беднота, Гибла в битвах, как солома, Разорялась крепко дома: Шло хозяйство все вразброд, — С каждым днем нищал народ. Но проклятым лиходеям, Мироедам-богатеям Каждый лишний день войны Был находкой для мошны. Богачи народ прижали, Как в клещах его держали...
738
Итак, повесть «Про землю, про волю» представляет собой своеобразную форму поэтического произведения, в котором историческая хроника и сюжетное повествование соединены с самой злободневной лирикой и сатирой.
Если в баснях очевидна связь творчества Д. Бедного с русской басенной традицией и прежде всего с Крыловым, то повесть «Про землю, про волю» служит ярким свидетельством близости Д. Бедного к некрасовской линии русской поэзии. Неоспоримо влияние Некрасова, главным образом его крестьянских поэм, на художественную композицию и структуру образов повести. Основные ее строфы написаны поэтическим сказом Некрасова, встречаются и прямые заимствования (например «Письмо Якима Нагого» — вставное стихотворение, в котором цитируется Некрасов и выводится персонаж, взятый из поэмы «Кому на Руси жить хорошо»). Но еще более сильно сказалось влияние Некрасова на общем замысле повести. В центре поэм Некрасова стояла судьба трудового человека, судьба народа, ищущего своего счастья. Не случайно тема «доли» подчеркнута Д. Бедным в самом заголовке повести («про рабочую долю»). Д. Бедный выступил в своей повести-эпопее как продолжатель некрасовской традиции, творчески переосмысливший ее в свете мировоззрения рабочего класса. Он показал своим героям тот путь борьбы, который приводит их к торжеству вековой мечты о свободе.
Близка образно-поэтическая структура повести — да и всего творчества Демьяна Бедного — и к устной народной поэзии. В повести эта близость сказалась в использовании целого ряда жанров и образов народной поэзии; в стихотворениях, баснях, лирике и сатире эта близость видна в самом строе поэтической речи, в творческом восприятии традиций народного (в частности, раешного) стиха, наконец, в том же свободном и умелом пользовании излюбленными жанрами песни, сказки и т. п.
Д. Бедному был присущ дар художественной импровизации, позволявший ему с необыкновенной быстротой, живо и остро откликаться на все текущие события жизни. Стих Демьяна Бедного гибок и динамичен, сюжет в нем развивается со стремительной быстротой, описательный материал сокращен до предела, характеристики людей, событий четки и выразительны. Отсюда близкая к народной поэтике афористичность его стиха.
Высокими достоинствами обладает и поэтический язык Д. Бедного. Главное его качество — народность, органическая близость к живому языку народа. Белинский, говоря о языке Крылова, отмечал в нем «неисчерпаемое богатство идиомов, руссизмов, составляющих народную физиономию языка, его оригинальные средства и самобытное, самородное богатство».1 Характеристика эта в значительной своей части приложима к языку Д. Бедного, богатому своеобразными оборотами национальной русской речи. В соответствии с принципами народной речи поэт избегал сложной метафоричности в языке, придавая ему естественную гибкость, образность, выразительность. Щедро пользовался он при этом народными сравнениями, поговорками и т. д., а также и современным политическим словарем, входившим тогда уже в народный обиход.
Борясь с откровенной порчей, искусственной ломкой языка, которой занимались псевдоноваторы из декадентского лагеря, Демьян Бедный считал, что с истинной народностью и правдой в искусстве неразрывно связана простота языка. Обращаясь в одном из позднейших стихотворений (1920) к читателям, Д. Бедный говорил:
739
Еще, друзья, приметою Отмечен я одной: Язык — мое оружие — Он ваш язык родной. Без вывертов, без хитростей, Без вычурных прикрас, Всю правду-матку попросту Он скажет в самый раз. Из недр народных мой язык И жизнь и мощь берет. Такой язык не терпит лжи, — Такой язык не врет.
(«Правда-матка»).
Лучшие произведения Демьяна Бедного написаны именно таким языком.
*
После Октябрьской революции Демьян Бедный стал одним из популярных советских поэтов. За советские годы Д. Бедным были созданы такие известные произведения, как поэма «Главная улица», проникнутые глубоким гражданским чувством стихи о Владимире Ильиче Ленине («Любимому», «Снежинки»), высоко оцененное И. В. Сталиным стихотворение «Тяга»,1 патриотическая песня «Нас побить, побить хотели», поэмы «Колхоз „Красный Кут“», «Красноармеец Иванов».
Ошибки, допущенные Д. Бедным в характеристике национальных особенностей русского народа и в трактовке исторического прошлого России (стихотворения 1930 года «Слезай с печки», «Без пощады», «Перерва»), были подвергнуты суровой критике в письме И. В. Сталина Демьяну Бедному от 12 декабря 1930 года.2 Советская общественность и печать осудили эти вредные произведения, равно как и написанное Демьяном Бедным в 1936 году либретто комической оперы «Богатыри», в котором искажены образы русских богатырей. Эти ошибки были осознаны и преодолены поэтом на последнем этапе его творческой деятельности — в период Великой Отечественной войны.
Демьян Бедный умер 25 мая 1945 года, воспев в одном из последних стихотворений великую победу советского народа над врагом.
Значение творчества Демьяна Бедного в русской поэзии предоктябрьских лет состояло в том, что оно явилось действенным фактором в революционной борьбе этого времени, верно служа интересам борющегося народа. Творчество Демьяна Бедного открыто противостояло фронту эпигонской буржуазно-дворянской поэзии, вдохновлялось идеей партийности литературы, отличалось установкой на широкого демократического читателя, на реализм. Принципы эти были положены и в основу развития советской поэзии, одним из выдающихся представителей которой стал Демьян Бедный.
Короленко Владимир Галактионович. А. Котов. Владимир Галактионович Короленко
А. Котов
Владимир Галактионович Короленко
Критико-биографический очерк
В. Г. Короленко. Собрание сочинений в десяти томах М., ГИХЛ, 1953 Том первый. Повести и рассказы OCR Бычков М. Н. Писатель яркого и большого дарования, Короленко вошел в историю русской литературы как автор многочисленных повестей и рассказов, художественных очерков, четырехтомной «Истории моего современника», наконец, как критик и публицист. Многие произведения Короленко могут быть поставлены в ряд с крупнейшими достижениями русской классической литературы. Его творчество, отмеченное чертами глубокой самобытности, составляет своеобразную летопись целой эпохи русской действительности. Повести, рассказы и очерки Короленко реалистически изображают русскую деревню в период быстрого развития капитализма на рубеже двух веков и раскрывают многие стороны народной жизни, которые до того не отмечались в литературе. Расцвет литературной деятельности Короленко относится ко второй половине 80-х годов. В глухую полночь реакции, когда все передовое и свободолюбивое в русском обществе подавлялось полицейским произволом царизма, голос молодого писателя прозвучал новым напоминанием о живых силах народа. Горячим защитником человека от рабства, зла и неправды капиталистического мира, непримиримым врагом насилия и реакции Короленко выступает и в последующем своем творчестве. Высоким гражданским пафосом, безграничной любовью к родине отмечена вся общественная и литературная деятельность Короленко, и весь он — человек и художник — встает перед нами, по справедливому замечанию А. М. Горького, как «идеальный образ русского писателя». I Владимир Галактионович Короленко родился 27 июля 1853 года на Украине, в городе Житомире, Волынской губернии. Учился сначала в частном пансионе, затем в житомирской гимназии. Когда Короленко исполнилось тринадцать лет, его отца перевели по службе в маленький уездный городок Ровно, где будущий писатель окончил с серебряной медалью реальную гимназию. Отец писателя, чиновник судебного ведомства, получивший образование в кишиневском «непривилегированном пансионе», выделялся в среде провинциального чиновничества разносторонностью культурных запросов и неподкупной честностью, что делало его для окружающих чудаковатым, непонятным человеком. После его смерти обыватели говорили: «Чудак был… а что вышло: умер, оставил нищих». Пятнадцатилетний Короленко, как и вся его семья, после смерти отца действительно оказался перед лицом непреодолимой бедности, и нужны были поистине героические усилия матери, чтобы он смог закончить гимназию. «Отец оставил семью без всяких средств,— вспоминал впоследствии писатель,— так как даже в то время, при старых порядках, он жил только жалованьем и с чрезвычайной щепетильностью ограждал себя от всяких благодарностей и косвенных и прямых приношений». Атмосфера семьи, где господствовали дружеские отношения, воспитывались честность, правдивость и прямота характера, благотворно сказалась на духовном развитии ребенка. В детстве Короленко мечтал стать героем, пострадать за родной народ. «Маленький романтик», как он сам назвал себя впоследствии, помогая укрыться в заброшенном сарае крепостному мальчику, бежавшему от злого пана, горячо сочувствовал судьбе бедного крестьянского юноши — «Фомки из Сандомира», героя первой прочитанной книги. В эти годы Короленко был в значительной степени предоставлен самому себе и пользовался почти неограниченной свободой. Долгими вечерами, забившись в темный уголок кухни, он любил слушать украинскую сказку, которую рассказывал кучер отца или забежавшая на огонек соседка. Во время гимназических каникул он жил в деревне, наблюдая тяжелую, подневольную жизнь украинских крестьян. Впечатления детских и юношеских лет дали ему материал для многих произведений. Достаточно вспомнить образ Иохима из «Слепого музыканта», исполненный глубокой поэзии очерк «Ночью», яркий колорит сказочного «Иом-Кипура», описания украинской деревни в «Истории моего современника», чтобы понять, какой сильный отзвук в творчестве писателя нашла жизнь украинского народа. В раннем детстве Короленко видел бесчеловечную жестокость времен крепостного права; зверские помещичьи расправы с крестьянами он наблюдал и после реформы 1861 года. Мимо его внимания не проходили и факты повального взяточничества чиновников. В «Истории моего современника» Короленко с великолепным мастерством нарисовал образы чиновников уездного суда и мрачные фигуры высшего начальства, этих, по выражению писателя, «сатрапов», власть которых обрушивалась на население с тупой и бессмысленной силой. С детства он знал и о национальном неравенстве, которое особенно давало себя чувствовать в Юго-Западном крае Россия, где прошли детские годы писателя. Годы, проведенные в уездной гимнами, с ее «тусклым и жестоким режимом», с учителями-автоматами, с телесными наказаниями и карцером, но в то же время с дружной товарищеской средой, где втайне от администрации распространялись книги революционно-демократического направления,— сыграли громадную роль в формировании характера и мировоззрения Короленко. И хотя в школьную программу не входили имена Гоголя, Тургенева, Некрасова, а за упоминание Белинского, Добролюбова, Чернышевского и Шевченко сажали в карцер и давали «волчий билет», Короленко с восторгом читал «Записки охотника», знал чуть ли не наизусть всего Некрасова и ставил себе в образец для подражания революционера Рахметова из романа Чернышевского «Что делать?». Сознание Короленко было рано разбужено ощущением той большой неправды, которую он наблюдал в жизни. С желанием помочь народу и с «едким чувством вины за общественную неправду» Короленко в 1871 году, по окончании реальной гимназии, приехал в Петербург и поступил в Технологический институт. Его студенческая жизнь началась с того, что он окунулся в атмосферу общественных интересов, которыми жила передовая молодежь. Он становится участником многочисленных студенческих сходок, где велись горячие споры на философские и социально-экономические темы. Вскоре Короленко принужден был оставить Технологический институт. «В Петербург я приехал с семнадцатью рублями,— вспоминал писатель,— и два года прошло в трудовой борьбе с нуждой». Вместо учебных занятий Короленко должен был взяться за труд «интеллигентного пролетария». Он раскрашивал ботанические атласы, выполнял чертежные работы, занимался корректурой. За все это он получал копейки, которых едва хватало, чтобы не умереть с голоду. В 1874 году Короленко переезжает в Москву и поступает в Петровскую земледельческую и лесную академию. Здесь Короленко слушает лекции великого русского ученого К. А. Тимирязева и по его поручению рисует для его лекций демонстрационные таблицы. Дружеские отношения, начавшиеся еще между профессором и студентом, не прекращались до конца их жизни. Безгранично веривший в силу науки, убежденный материалист, Тимирязев вошел в сознание Короленко как идеальный тип русского ученого. Позднее писатель не раз вспоминал о своем великом учителе. В день своего шестидесятилетия Короленко писал Тимирязеву в ответ на его поздравительную телеграмму: «Много лет прошло с академии. Время делает менее заметной разницу возрастов. Но для меня Вы и теперь учитель в лучшем смысле слова». В академии Короленко сближается с революционно настроенной молодежью, читает нелегальную литературу. Ему поручается заведование тайной студенческой библиотекой, распространяющей книги главным образом революционного содержания. По характеристике директора академии — человека реакционных убеждений,— Короленко принадлежал «к числу тех людей, которые до упрямства упорно держатся засевших в них воззрений, и если эти воззрения получают… ошибочное направление, то человек этот легко может увлечь за собой других, менее самостоятельных молодых людей». В марте 1876 года Короленко за участие в составлении коллективного протеста студентов против администрации академии, выполнявшей чисто полицейские функции, был исключен из академии, арестован и выслан из Москвы. «Во время студенческих беспорядков,— пишет Короленко в своей автобиографии,— как депутат, избранный товарищами для подачи коллективного заявления, был выслан сначала в Вологодскую губернию, откуда возвращен в Кронштадт… под надзор полиции. По прошествии года переселился в Петербург, где вместе с братьями зарабатывал средства к жизни разными профессиями: уроками, рисованием и главным образом корректурой». Корректором он работал в мелкой, захудалой петербургской газете «Новости», рассчитанной на удовлетворение обывательских вкусов. Разумеется, работа в этой газете ни в какой степени не могла удовлетворить Короленко. Он помышляет о литературном творчестве и пишет свой первый рассказ — «Эпизоды из жизни искателя» (1879). Характер этого рассказа определен эпиграфом, взятым из поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»: Средь мира дольного Для сердца вольного Есть два пути. Взвесь силу гордую, Взвесь волю твердую — Каким идти. Герой рассказа выбирает для себя трудный путь служения народу и отказывается от личного счастья. Это соответствовало настроению самого Короленко. В то время ему казалось, что движение народников способно победить самодержавие и что для этого необходимы только усилия передового общества. Как об этом можно судить по воспоминаниям современников, близко стоявших к общественному движению 70-х годов, на квартире Короленко скрывались участники революционного подполья, хранилась недозволенная к распространению литература. Короленко готовился к деятельности пропагандиста и для того, чтобы иметь возможность легче войти в народную жизнь, изучал сапожное ремесло. В марте 1879 года, после таких знаменательных событий конца 70-х годов, как похороны Некрасова, принявшие характер антиправительственной демонстрации, и убийство шефа жандармов Мезенцева, Короленко, по подозрению в печатании и распространении революционных воззваний, был снова арестован и заключен в Литовский замок. Летом 1879 года он был выслан в Глазов — глухой городок Вятской губернии. В ссылку Короленко ехал с сознанием необходимости сближения с народом, отвлеченные представления о котором должны были быть проверены — как это ему казалось — действительностью, треэвой и истинной. Полный энергии и молодой силы, он даже ссылку готов был рассматривать под углом зрения практического изучения жизни народа. С одного из этапов на пути в Глазов он писал своему другу по Петровской академии В. Н. Григорьеву: «Вы помните, что я мечтал о летнем путешествии,— ну вот хоть на привязи, а путешествую». В эту пору у Короленко окончательно созрело желание всерьез приняться за литературную работу. В 1880 году появился в печати рассказ «Ненастоящий город», где, сильно подражая, по признанию самого Короленко, Успенскому, он изображал Глазов. В ссылке Короленко был поставлен в тяжелейшие условия полицейских преследований и прямых утеснений. Исправник проверял его переписку, устраивал обыски, подслушивал разговоры. Для работы в таких условиях нужны были исключительное упорство, вера в свои силы, умение преодолевать трудности. Было ли все это у молодого Короленко? Вот как он сам отвечает на этот вопрос в письме из Глазова к сестрам: «…живем ли мы изо дня в день, как придется, или есть у нас желание и сила поработать, над собой хотя бы, есть цели впереди? — Есть. Можно ли работать над собой, стремиться и «достигать» в этом направлении в нынешней обстановке, в богоспасаемом граде Глазове?..— Можно, можно везде, где есть люди». Эта уверенность в своих силах не покидает Короленко и в следующие периоды его скитаний по ссылкам. В октябре 1879 года «в отвращение влияния его самостоятельных и дерзких наклонностей на других политических ссыльных, имеющих молодые лета», как писал глазовский исправник в докладе по начальству, Короленко вновь был выслан, теперь в наиболее отдаленный район глазовского уезда — Березовские Починки. «Это ни село, ни деревня даже,— писал Короленко,— это просто несколько дворов, рассеянных на расстоянии 15—20 верст среди лесной и болотистой местности». В Березовских Починках проявилась одна из самых характерных черт Короленко: его глубокая близость к народу. В письмах из Березовских Починок он неоднократно пишет о стремлении быть полезным людям, среди которых он жил, и когда он писал в одном из своих писем к родным: «Начинаю карьеру сапожника» — в этом не было ни рисовки, ни забавы, ни какого-либо позерства. В этом занятии Короленко видел живую необходимость. Он стремился к тому, чтобы на него не смотрели как на барина, и в одном из своих писем с большим удовлетворением рассказывает о том, что березовские крестьяне относятся к нему с уважением и называют его «мужиком работным». В то же время работа сапожника давала ему возможность непосредственного общения с крестьянами. В своих письмах он настойчиво просит прислать ему сказку Щедрина «Как мужик двух генералов прокормил», видимо желая использовать ее в пропагандистских целях. «Я здесь, к счастью,— пишет Короленко в письме от 11 января 1880 года,— не лишен возможности потолковать по душе с людьми, которым понятны не одни непосредственные брюховые интересы; и здесь выпадают хорошие, чистые минуты, когда забываешь и болота и леса и когда удается потолковать об окружающих, порой невеселых впечатлениях, разобраться в них; а там опять станешь свежее и бодрее смотришь на свет». Здесь Короленко, столкнувшись с жизнью крестьян, смог убедиться в иллюзорности народнических представлений об идеальном устройстве крестьянского быта. Березовскими Починками не окончились ссыльные скитания молодого писателя. Вятская администрация не оставляла в покое Короленко, видя в нем весьма опасного врага самодержавия. В январе 1880 года против него было затеяно новое дело. Он обвинялся в самовольных отлучках с места ссылки и в недозволенных связях с политическими ссыльными. Вероятней всего, личность Короленко продолжала интересовать и высшие полицейские власти в связи с усилившейся деятельностью народовольцев. Вскоре после покушения на Александра II в январе 1880 года Короленко был арестован, доставлен в Вятку, а затем заключен в вышневолоцкую политическую тюрьму. Предполагалась ссылка его в Восточную Сибирь, но из Томска писатель был возвращен на поселение в Пермскую губернию. Находясь в Перми на положении ссыльного, Короленко перепробовал несколько профессий: сапожника, табельщика, письмоводителя стола статистики на Уральско-Горнозаводской железной дороге. Здесь он работает до 11 августа 1881 года — дня очередного ареста, после которого последовала самая длительная и самая отдаленная ссылка. 1 марта 1881 года был убит народовольцами Александр II. Правительство Александра III потребовало, чтобы часть политических ссыльных была приведена к специальной присяге. Текст такой присяги получил и Короленко, но подписать его демонстративно отказался. В заявлении на имя пермского губернатора Короленко называет факты дикого произвола царской власти, действия которой направлены исключительно на подавление, народа. Вот почему, пишет Короленко, «совесть запрещает мне произвести требуемое от меня обещание в существующей форме». «Я не мог поступить иначе»,— сообщал он тогда в письме к брату. В отказе от присяги полицейские власти усмотрели особо «враждебное настроение». В дело «государственного преступника», «сапожника и живописца», как именовался Короленко в жандармских документах, была дополнительно внесена резкая характеристика, требовавшая самых суровых мер наказания. Его арестовали и, соблюдая особые предосторожности, как крайне опасного преступника увезли в Сибирь. Не зная, что его ждет в дальнейшем, доведенный до отчаяния Короленко, находясь в одиночке военно-каторжного отделения тобольской тюрьмы, написал стихотворение, где выразил невеселые, свои настроения: Вкруг меня оружье, шпоры, Сабли звякают, бренчат, И у «каторжной» затворы На пол падают, гремят. И за мной закрылись двери, Застонал, звеня, замюк… Грязно, душно, стены серы… Мир — тюрьма… Я одинок… А в груди так много силы, Есть чем жить, страдать, любить, Но на дне тюрьмы-могилы Все приходится сложить… Страшно… Светлые мечтанья Вольной юности моей И святые упованья В силу гордую идей Смолкли все и в миг единый Улеглись в душе на дне… Божий мир сошелся клином, Только свету, что в окне!.. Пессимистические мотивы стихотворения выражали собой настроение лишь минуты, ибо никогда больше они не повторялись ни в письмах, ни в творчестве Короленко. В декабре 1881 года Короленко был доставлен в слободу Амгу Якутской области, расположенную в нескольких стах километров от Вилюйска, где в ту пору томился Чернышевский. Здесь в тяжелых условиях жизни, вдали от каких-либо культурных центров началась его работа над такими произведениями, как «Сон Макара», «Убивец», «В дурном обществе». Однако выступать в печати ему было категорически запрещено. «Исправник прямо объявил мне,— писал Короленко в одном из своих писем из Амги,— что писать для печати безусловно не допускается». Вспоминая о своих ссыльных скитаниях, Короленко иронически писал, что «в народ» он «был доставлен на казенный счет». Жизнь в Амге столкнула его с новыми для него формами народного быта и поставила, как он сам об этом сказал, «в отношения полного равенства» с народом: он шил сапоги, выполняя заказы «на сторону», и пахал землю. В то же время Короленко с глубоким вниманием изучал жизнь якутского народа, записывал фольклор, знакомился с языком. Впечатления тех лет послужили основанием для целого ряда сибирских рассказов и очерков, которые составили значительную часть в творческом наследии писателя. В 1885 году Короленко получил разрешение возвратиться в Европейскую Россию без права жительства в столичных городах. Он поселился в Нижнем-Новгороде, где и прожил более десяти лет.