5 курс / Сексология (доп.) / Лики_и_маски_однополой_любви_Лунный_свет_на_заре_Кон_И_С_

потому, что они всю жизнь несли в себе зародыш патологии, а потому, что они были несчастны в своей супружеской жизни; что проститутки, «как всем известно», занимаются любовью друг с другом не потому, что такова их сексуальность, а потому, что их работа вызывает у них отвращение к мужчинам; что даже маскулинизированные лесбиянки анатомически не отличаются от других женщин (Тарковский ни у одной из них не видел увеличенного клитора, который многие тогдашние медики считали характерным признаком «активных» лесбиянок). Однако взгляды Тарковского в конце XIX в. разделяли немногие, и женщине с необычными сексуальными желаниями, если она не хотела быть преследуемой, нужно было скрываться.

Самым доступным и безболезненным способом было представление лесбийской любви как романтической дружбы, не имеющей эротической подоплеки. Учитывая диффузность женского эротизма, это было несложно.

Различалось три главных типа такой дружбы: 1) между девочками-

подростками, которые, подобно мальчикам, нуждались в родственных душах; 2) между старыми девами, которым дружба компенсировала отсутствие других эмоциональных привязанностей, и 3) между замужними женщинами из высших и средних классов, которым в условиях жесткой гендерной иерархии в семье было не с кем поговорить по душам.

По словам Лилиан Фэдерман, «эти романтические дружбы были любовными отношениями во всех смыслах, за исключением разве что генитального,

потому что во все века, кроме нашего, женщины усваивали взгляд на себя как на малосексуальные существа. Они могли целовать, ласкать друг друга,

спать вместе, выказывать чувства всеобъемлющей любви и клясться в вечной верности друг другу и тем не менее не видеть в этих страстях ничего, кроме душевных излияний»7 .

Хотя многие философы, например Монтень, считали женщин неспособными к глубокой дружбе, общество относилось к женской дружбе уважительно, не

видя в ней ничего сексуального и не воспринимая ее как угрозу мужской власти, даже если «чистота» таких отношений вызывала сомнения. Излияния взаимной любви, нежности и даже страсти никого не смущали, списываясь на женскую сентиментальность. Культ женской романтической дружбы широко представлен в интимных дневниках, переписке и художественной литературе XVIII в.

Исторический пример таких отношений — дружба английской королевы Анны и Сары Черчилль, герцогини Мальборо. Они дружили с детства, а

чтобы избавиться от придворного этикета, в переписке пользовались псевдонимами: Анна именовалась миссис Морли, а Сара — миссис Фримэн.

После вступления Анны на престол Сара Черчилль приобрела огромное политическое влияние, завершившееся бурной ссорой двух женщин, которую современники связывали с увлечением королевы юной Абигайл Мэшем (этот эпизод описан в пьесе Скриба «Стакан воды»).

Много примеров нежной и, возможно, эротической дружбы дают биографии известных женщин-писательниц XVII—XIX вв. (Кэтрин Филипс, Энн Сьюард, Эмили Дикинсон, Кристины Россетти, Сары Джуитт и др.). В

некоторых случаях любящие женщины даже поселялись вместе.

Самый знаменитый пример таких отношений — жизнь так называемых «леди из Лланголена», Элинор Батлер (1739—1829) и Сары Понсонби (1755— 1831). Воспитанная во французском монастыре дочь знатной ирландской семьи Элинор Батлер, вернувшись домой, отказалась думать о браке и целиком погрузилась в книги. В 1768 г. 29-летняя Элинор познакомилась с

13-летней Сарой и их сразу же связала «особенная дружба». Десять лет спустя, переодевшись в мужское платье, подруги сбежали из дома. Их догнали, вернули и решили поместить Элинор в монастырь, а Сару принудить к замужеству. Но девушки не смирились с давлением своих семей,

и после того, как Сара пригрозила разоблачить сексуальные приставания своего опекуна, от них отступились. Девушки вместе поселились в Уэльсе и

прожили долгую счастливую жизнь. Официально никто не считал их отношения сексуальными, Англия ими восхищалась, Уордсворт и Саути посвящали им стихи, и даже знаменитая ханжа, сплетница и гомофобка миссис Срейл, прославившаяся тем, что отравила жизнь многим достойным современникам, в данном случае держала свои подозрения при себе и писала им (и о них) теплые письма. Вполне возможно, что их дружба-любовь и вправду оставалась платонической. Правда, Анна Листер, имевшая собственный гомосексуальный опыт, посетив Лланголен в 1822 г., в этом усомнилась: «Прости мне, Боже, но я всматриваюсь в себя и сомневаюсь». Не все ли нам равно?

Помогало лесбиянкам и сексологическое невежество общества, в частности викторианское представление об асексуальности женщин. До нас дошел замечательный в этом смысле судебный процесс8 . В 1810 г. в Эдинбурге знатная леди Камминг Гордон неожиданно забрала из частной женской школы свою незаконнорожденную внучку Джейн и посоветовала другим родителям сделать то же самое, мотивируя это соображениями нравственного порядка. Остальные родители последовали примеру леди Гордон, и содержавшие школу молодые учительницы Джейн Пайри и Марианна Вудс разорились. Причиной скандала был рассказ юной Джейн,

что ночью учительницы забирались в одну постель и занимались сексом в присутствии спавшей рядом ученицы. Чтобы спасти свое доброе имя и получить материальную компенсацию за понесенный ущерб, учительницы подали в суд. Судейские протоколы достаточно красноречивы. Девочка рассказала, что мисс Вудс забиралась в постель к подруге, ложилась на нее и они обменивались явно эротическими репликами. Но судьи не могли поверить столь чудовищному обвинению, приписали жалобы болезненному воображению ученицы и, несмотря на свои классовые симпатии к леди Гордон, стали на сторону учительниц, присудив знатную леди заплатить солидную компенсацию. После многолетнего разбирательства в 1819г.

палата лордов решила, что порядочные девушки просто не могли этого

делать. Как сказал один из судей, «ни одного такого случая не известно ни в Шотландии, ни в Британии… Я считаю, что такое преступление не существует… Совокупление без пенетрации… равносильно обвинению в изнасиловании посредством болтовни».

Этот судебный прецедент еще долго охранял женщин от «грязных подозрений». Когда в 1921 г. через парламент пытались протащить закон против лесбиянства, видный деятель британской юстиции лорд Дезарт заявил: «Вы собираетесь сказать всему миру, что существует такое преступление, и привлечь к нему внимание женщин, которые никогда не слышали, не думали и не воображали ничего подобного? Я думаю, это очень вредно»9 . Закон отклонили.

Как и в случае с мальчиками, рассадниками однополой любви были монастыри и возникшие в XIX в. школы-интернаты. Дисциплина в женских школах была такой же строгой, как и в мужских, в придачу тут не было мальчишеской бузы и автономии. Жесткая диктатура властных старых дев-

директрис и абсолютное замалчивание всех вопросов пола (даже в 1920-х

годах менструации в английских школах не упоминались)

благоприятствовали массовым влюбленностям девочек в учительниц и соучениц.

Учителя и теоретики педагогики, как водится, ничего в этом не понимали. «В

середине XIX в. учителя-мужчины, по-видимому, зациклились на страхе перед мастурбацией своих мальчиков, преуменьшая сильный духовный элемент их влюбленностей. Учительницы делали прямо противоположное,

преувеличивая духовные свойства и пренебрегая сексуальными»10 . Хотя с

1880-х годов сексологи, особенно Хэвлок Эллис, указывали на эту ошибку,

школьные повести продолжали закрывать глаза на латентный и даже явный гомоэротизм девичьих привязанностей, без труда улавливаемый современным читателем. Едва ли не первое откровенное описание лесбийских отношений в женской школе — вызвавший публичный скандал

автобиографический роман знаменитой французской бисексуальной писательницы Колетт (1873—1954) «Клодина в школе» (1900). В России эти чувства и отношения описаны, без «сексуальной» расшифровки, в романах Лидии Чарской.

Интересна разница мужских и женских школьных повестей. Хотя однополая любовь представлена и там и тут, в мужских повестях больше явной сексуальности, которая в женских повестях тщательно скрыта или сублимирована.. Кроме того, в мужских повестях чаще говорится об отношениях между старшими и младшими мальчиками, учителя фигурируют в них реже и скорее в роли совратителей или принудительных сексуальных партнеров, чем в качестве объектов романтической влюбленности. В

девичьих школьных повестях чаще говорят о любви между ученицами и учительницами, хотя отношения между школьницами также присутствуют.

По мере либерализации нравов чувственный аспект этих привязанностей стал осознаваться и описываться прямее (например, в произведениях современной английской писательницы Мюриэл Спарк).

Поскольку слово «лесбиянка» ассоциировалось исключительно с сексом и проституцией, ни одна порядочная женщина не могла применить его к себе.

Чувственная сторона женской однополой любви оставалась неназываемой и обозначалась исключительно эвфемизмами. Не было слов и для обозначения соответствующего стиля жизни. Чтобы получить право любить тех, кого ей хочется, женщина должна была предварительно освободиться от мужской опеки. Для этого было две социальные роли / идентичности — старая дева и независимая женщина11 .

Категория старой девы, унаследованная от доиндустриальной эпохи и имеющая оскорбительно-уничижительный оттенок, означает женщину,

которая не может или не хочет найти себе супруга, отказывается от мужской любви и продолжения рода, находя утешение в чем-то другом,

предположительно несексуальном. Поскольку этот статус в большинстве

случаев был и считался вынужденным, он не представлял угрозы ни для мужской власти, ни для гендерной стратификации и в то же время давал женщине моральное право на эмоциональные привязанности к другим женщинам по ее собственному выбору.

Статус независимой женщины, возникший в процессе социально-

экономической эмансипации женщин, гораздо сложнее. В отличие от старой девы, независимая женщина имеет возможность самостоятельного выбора,

располагает собственными средствами, получает образование и предпочитает трудовую деятельность семейным обязанностям. Хотя отвергнутые такими женщинами мужчины могут, спасая собственное самолюбие, называть их

«синими чулками», они вынуждены с ними считаться. Новая, не связанная с гендерной стратификацией социальная идентичность позволяет независимым женщинам более свободно определять и свою сексуальную идентичность,

стиль жизни и эротические предпочтения. Иными словами, социальная независимость была необходимой предпосылкой сексуальной свободы.

Образованные, материально независимые асексуальные или гомосексуальные женщины могут не вступать в брак, а жить самостоятельно или совместно с другими женщинами. В конце XIX в. в США возник так называемый «бостонский брак» — долгосрочные моногамные отношения двух незамужних независимых женщин. Генри Джеймс сочувственно описал его в романе «Бостонцы» (1885). Сексуальная сторона таких союзов обычно обходилась молчанием — одни считали, что говорить об этом неприлично, а

другие искренне ничего не понимали. Важную роль в освободительном процессе и становлении нового женского самосознания сыграли писательницы-лесбиянки.

Маргерита Рэдклифф Холл (1880—1943) родилась в семье богатого английского врача, оставившего семью через несколько месяцев после рождения дочери. Сильная мужеподобная девочка с раннего детства обожала мужские занятия, увлекалась молодыми женщинами и предпочитала

называть себя Джоном. Унаследовав от деда огромное состояние, Холл вела самостоятельный образ жизни, подолгу жила во Франции и в Италии.

Окончательно сформировал 27-летнюю «Джон» роман с 50-летней светской львицей Мейбл Вероникой Бэттен, с которой они жили вместе несколько лет и которая отшлифовала ее литературные вкусы и сделала серьезной писательницей. Сначала Холл писала стихи, в которых достаточно ясно звучали лесбийские мотивы, затем переключилась на прозу. В повести

«Незажженная лампа» (1924) рассказывается о любви между двумя женщинами, прекратившейся потому, что одной из них не хватило смелости оставить материнский дом и начать собственную жизнь. При желании читатель мог счесть эти отношения романтической дружбой.

В 1915 г. Холл встретила художницу, жену контр-адмирала, Юну Троубридж и между ними завязался страстный роман. Для леди Бэттен это было тяжелым ударом, вскоре она умерла от сердечного приступа. Холл мучительно переживала свою невольную измену, пыталась порвать с Юной,

но из этого ничего не вышло. Юна оставила мужа, и они прожили вместе до самой смерти Холл. Юна помогала Холл в работе. Во время спиритического сеанса они вызывали дух покойной Бэттен, прося у нее прощения.

В1934 г. 54-летняя Холл страстно влюбилась в очень женственную эмигрантку из России Евгению Сулину, которая стала ее любовницей. «Джон» писала ей страстные и глубокие любовные письма*, помогала материально, но продолжала жить с верной Юной.

Втерминах современной сексологии героиня главного произведения Рэдклифф Холл, романа «Колодезь одиночества» (1928), Стивен Гордон больше похожа на транссексуалку, чем на лесбиянку. По форме «Колодезь одиночества» — классический роман воспитания, описывающий формирование и развитие личности героя. Но главное свойство этого героя или героини — необычная и проблематичная гендерная и сексуальная

идентичность. Родители Стивен Гордон хотели иметь сына, и энергичные движения ребенка в утробе матери, казалось, подтверждали их ожидания.

v «…Как странно, что я так мало знаю о вас, женщине, которую я полюбила, и как мало эта женщина знает обо мне; но мы знаем, что безумно любим друг друга, и только это имеет значение» (Chloe plus Olivia. P. 257). «Сулина, вы некрасивая женщина. Полагаю, что была права, считая вас уродливой, но это не помешало мне безумно влюбиться в вас, и теперь я не могу видеть других лиц, кроме вашего; ни одно лицо не кажется мне красивее вашего странного, маленького, уродливого китайского лица. Ни один голос не кажется мне красивым, кроме вашего странного, иностранного голоса, говорящего на ломаном английском…» (Там же. С. 263)

Появление девочки было для них разочарованием. Не делая расстаться со своими ожиданиями, они дали девочке мужское имя Стивен, а ее главным наставником стал отец. Семилетняя Стивен одевается как мальчик,

пренебрегает куклами и платьями, страстно влюбляется в горничную Коллинз, категорически заявляет: «Я мальчик»; когда Стивен видит, как Коллинз лапает лакей, с ней случается истерика.

С возрастом ее маскулинность усугубляется. В 17 лет «она не имела с другими девочками ничего общего, а они, в свою очередь, находили ее неприятной. В отношении некоторых вещей она была застенчива до чопорности и обычно краснела, если их упоминали»12 . С мужчинами ей легче, она общается с ними на равных, но их раздражают ее ум и независимость. Соседям она кажется странной и вызывает сплетни: что-то в ней явно не так! В 18 лет в жизни Стивен появляется молодой человек Мартин, их связывает нежная дружба; но как только он объясняется в любви,

Стивен охватывают ужас и отвращение; Мартин уезжает, так и не поняв, в

чем дело. Образованный отец начинает догадываться, но сама Стивен ничего о себе не знает, а отец погибает, не успев ей что-либо объяснить.

Стивен страстно влюбляется в легкомысленную молодую замужнюю женщину Анджелу Кросби: «Я знаю, что люблю вас и что ничто больше в мире не имеет значения»13 . Но Анджела просто забавляется с ней, а затем,

испугавшись разоблачения, выдает тайну своему мужу, который все сообщает матери Стивен. После скандала Стивен уезжает в Париж и погружается в мучительные раздумья о себе: «Почему я то, что я семь, и что я такое?»14

Стивен становится писательницей, живет одна, ни с кем не общаясь. С

началом первой мировой войны она идет на фронт, где ценят ее мужество и решительность, получает орден, потом влюбляется в юную Мэри, которая отвечает ей взаимностью. Стивен берет девушку к себе, но долго не решается сойтись с ней физически, на чем настаивает Мэри, боясь причинить ей страдания. В воображаемом разговоре Мэри говорит ей: «"Почему мир преследует нас, Стивен?" И я отвечу: "Потому что в этом мире существует терпимость только к так называемым нормальным". И когда ты придешь ко мне за покровительством, я скажу: "Я не могу защитить тебя, Мэри, мир лишил меня этого права, я совершенно бессильна, я могу только любить тебя"»15 . Любовь Мэри разбивает эти сомнения. «Когда Стивен держала девушку в объятиях, она чувствовала, что она для Мэри— все: отец, мать,

друг и любовник, все сразу, а Мэри означает все для нее — ребенка, друга,

возлюбленную, все в одном лице»16 . Но Мэри трудно жить в изоляции. Ей нужно общение, а тут неизбежно возникают травмы и оскорбления. Одна леди пригласила их в гости, а затем отказала. Изгои общества, они могут общаться лишь с себе подобными. Появляется старый друг Стивен Мартин,

теперь он все понимает, но сам влюбляется в Мэри, которая отвечает ему взаимностью, однако не хочет бросать любимую подругу. Мартин убеждает Стивен, что Мэри — не такая, как она сама. «Можешь ты понять, что она нуждается во множестве вещей, которых ты не в состоянии ей дать? Детей,

покровительство, друзей, которых она сможет уважать и которые будут

уважать ее?»17 И Стивен жертвует собой: сделав вид, что у нее роман с другой женщиной, она вынуждает Мэри уйти с Мартином.

«Колодезь одиночества» — не столько автобиография, сколько художественная иллюстрация образа сексуальной инверсии, почерпнутого Холл из тогдашней сексологии. Цель книги — вызвать сочувствие, показать людям, что «инвертированные» не могут жить иначе и тем не менее психологически абсолютно нормальны. Вопреки Крафт-Эбингу, Холл показывает, что хотя инверсия ее героини врожденная, ни в ее родословной,

ни в ней самой нет ничего патологического или аморального. Наоборот, она сочетает в себе лучшие свойства обоих полов. По просьбе Холл Хэвлок Эллис написал предисловие к ее книге, подтвердив «правильность» ее идей.

В книге нет описаний лесбийской сексуальности, тем не менее в 1934 г. «Колодезь одиночества» был запрещен в Англии как непристойная книга.

Когда по требованию Холл прокурор прочел вслух самое «непристойное» место книги, им оказалась фраза: «И этой ночью они были неразделимы». В

защиту книги готовы были выступить 40 свидетелей, включая Э. М.

Форстера и Вирджинию Вулф, но суд никого из них не выслушал18 . Хотя

«Колодезь…» был запрещен в Англии до 1959 г., это не помешало ему быть изданным во Франции и в США и иметь огромный читательский успех. В

первый же год было продано свыше 10 тысяч экземпляров романа, ко времени смерти Холл он был переведен на 14 языков и ежегодно продавалось по 100 тысяч копий.

Аристократически-благородный образ Стивен Гордон стал образцом для подражания тысячам лесбиянок и транссексуалок во всем мире. В этой книге они впервые увидели собственный образ не карикатурным и осудительным, а

положительным, красивым и сочувственным. Этот освободительный эффект продолжался несколько поколений. Но с течением времени все яснее становилась и его социальная неоднозначность.