65176307

знание в развивающихся странах Азии и Африки. М., 1982. С. 33—38.

4.Бейли Ф . Дж . Представления крестьян о плохой жизни / /

Великий незнакомец. Крестьяне и фермеры в современном мире. М., 1992. С. 224-285.

5.Там же. Вопросы типологии крестьянских обществ Азии. М., 1980.

С. 80; Кон И . С. Открытие «Я». М., 1978. С. 124—128.

6.Добровольский К . Традиционная крестьянская культура / / Великий незнакомец. Крестьяне и фермеры в современном мире. С. 196.

7.Там же.

8.Проблемы социальной истории крестьянства Азии / / «Моральный

крестьянин» или «рациональный крестьянин». Вып. 2. М., 1988.

С. 110-135/

9.Ерасов Б. С. Указ. соч. Сг 18, 20.

10.Ж уков Е. М ., Барг М . А ., Черняк Е. Б. и др. Теоретические проблемы

всемирно-исторического процесса М., 1979. С. 199—200. И. Ерасов Б. С. Указ. соч. С. 41.

12.Социально-экономические отношения и соционормативная куль­ тура. М,, 1986. С. 218; Маретина С. А . Эволюция общественного строя

угорных народов Северо-Восточной Индии. М., 1960 и др.

13.Ш ацкий Е . Утопия и традиция. М., 1998. С. 377.

14.Там же. С. 401.

15.Ленин В. И . ПСС. Т. 42. С. 462

16.Там же. С. 102.

17.Плахов В. Д . Традиция и общество. М., 1982. С. 137—138

18.Фромм Э . Бегство от свободы. М., 1990. С. 142—146.

19.Там же.

20.Садлер У., Джонсон Т Что такое одиночество / / Лабиринты оди­

ночества. М., 1989. С. 27.

21.Зарубежные исследователи социальных функций религии.

М., 1988. С. 92.

22.Франкл В . Человек в поисках смысла. М., 1990.

23.Блумер Г. Коллективное поведение / / Американская социологи­

ческая мысль. М., 1994. С. 211—212.

24.Там же.

25.Ольшанский Д . В. Психология масс. СПб., 2001.

26.Там же. С. 149-150.

27.Там же.

28.Стариков Е . Маргиналы / / В человеческом измерении. М., 1989; На изломах социальной структуры. М., 1987.

29.Гуревич А . Я . Историческая наука и мифотворчество / / Исторические записки. М., 1995. Вып. 1(119). С. 96.

30.Ольшанский Д . В . Психология масс. С. 275—280.

31.Там же. С. 276.

32.Там же.

Глава 2. МИФОЛОГИЗАЦИЯ ПРОБЛЕМ ЭТНОГЕН ЕЗА К А ЗА Х С К О ГО Н АРОДА И К А З А Х С К О Й НОМАДНОЙ КУЛЬТУРЫ

Мифологизацию можно рассматривать как своеобразный спо­ соб интерпретации исторических процессов массовым обыденным сознанием, как правило, не способным подняться до научно-обос­ нованного понимания истории. С другой стороны, мифологизация является для части интеллигенции естественным способом обос­ нования, часто ложной исключительности и историчности своего этноса, уникальности его истории и культуры. Для них мифоло­ гизация предстает единственно возможным способом познания и идеологизации, осмысления и позиционирования социокультурного пространства. Вместе с тем сегодня она представляет собой свое­ образный способ отрицания советского догматизма, марксистских штампов и стереотипов в исторической науке, а также естествен­ ный и неизбежный процесс становления общественного сознания и формирования исторических взглядов этноса-нации в условиях этноцентризма. Мифологизация — подготовительный этап, пред­ шествующий научному познанию, потому что она заостряет внима­ ние общества на проблемах его истории, привлекает к ним позна­ вательный интерес, актуализирует историческое прошлое. Чем ее больше в познании и освещении истории, тем больше усталость от нее и потребность в истинном знании. Мифологизация — детство нашего общественного сознания. Она, как правило, предвосхища­ ет и во многом сопутствует развитию полновесного историческо­ го знания. Однако когда историографическая школа уже имеет развитую предшествующую и современную научно-академическую традицию, мифотворчество не столько будирует исследователь­

ские усилия и провоцирует активизацию научного поиска, сколько пытается дезориентировать их. Движимое какими-то внутренними интересами и мотивами, оно деформирует массовое обывательское сознание, отворачивая его от противоречащего этим интересам на­ учного знания.

Проблема этногенеза всегда была объектом многочисленных спекуляций как со стороны отдельных недобросовестных предста­ вителей научного сообщества, так и представителей псевдонаучной интеллигенции. Причем очень часто имеют место преувеличение значения проблемы этногенеза и непонимание закономерностей ее актуализации в современном обществе. Так, Е. Абиль пишет, что «история человечества в конечном счете является суммой историй народов, его составляющих, суммой процессов развития этносов, суммой этногенезов» [1]. На самом же деле история этногенезов далеко не исчерпывает историю человечества, поскольку этносы никогда не являлись основными субъектами всемирно-историчес­ кого процесса, некими ее константами, базовыми архетипами ис­ торического бытия.

Еще в советское время с подачи «отца всех народов» И. Сталина и концептуально-идеологических схем Ю . В. Бромлея [2] закре­ пилась ошибочная точка зрения о том, что именно этносы всег­ да были основными социальными структурами человеческого со­ общества, и человечество всегда существовало в форме этносов. Будто бы в первобытном обществе этносы функционировали в ви­ де племен, при рабовладении и феодализме — в виде народности, а при капитализме и социализме — в виде нации. Сам же этнос объявлялся панойкуменным феноменом.

Свою лепту в сталинскую концепцию этноса внес, как это не представляется парадоксальным, жертва сталинского террора из­ вестный географ и историк Л. Н. Гумилев. В соответствии с биологизаторскими схемами Л. Н. Гумилева, этнос — единственно возможная форма коллективного бытия Homo Sapiens [3]. Он представляет этнос не в качестве продукта историко-культурно­ го или политического развития, а как «феномен биосферы, или системную целостность дискретного типа, работающую на геобиохимической энергии живого вещества, в сочетании с принципом второго начала термодинамики», если проще, то в качестве живого организма. И Гумилев якобы открыл «закон развития, относящий­

объект истории не индивид, а этнос, который наделен приматом относительно первого. Индивид — только частица высшей по от­ ношению к нему субстанции — этносу. Этносы представляют со­ бой закрытые целостности с особым мировоззрением и стереоти­ пами поведения». Инвазии (проникновения) в эти должные быть закрытыми или замкнутыми целостности иных мировоззрений и стереотйпов поведения или даже их неких элементов ведет к раз­ рушению «этнического организма», т. е. смешение культур равно­ значно для этноса смерти [5].

Научная несостоятельность и дилетантизм этих и других наду­ манных на вольных «естественнонаучных» параллелях интерпрета­ ций Л. Н. Гумилева давно вскрыты академической критикой [6]. Однако его прозелиты, заблудившиеся как и их Учитель в потем­ ках фундаментального научного знания, продолжают апеллировать к его концепциям.

Труды Л. Н. Гумилева массово востребованы непросвещен­ ным и ставшим до предела наивным и доверчевым обывателем. Последний, в отличие от сознательных «фанатов» Гумилева из среды ультра-патриотов вряд ли понимает, что очаровываясь эк­ зотическими формулами типа «суперэтнос» или «пассионарность»,

«о реальном неравенстве, фатальной неустойчивости полиэтниче­ ских государств и даже «конфликте» цивилизаций» [7], становит­ ся невольным адептом идей ксенофобии. Ведь никто иной, как Л. Н. Гумилев ратует за «культурную несовместимость», чтобы этносы оставались взаимно непроницаемыми [8]. «Оптимальным вариантом этнического контакта, — пишет он, — является симби­ оз, когда этносы живут бок о бок друг с другом, но раздельно, сохраняя мирные отношения, но не вмешиваясь в дела друг дру­ га» [9]. А как же в таком случае с идеей консолидацией всех, например, казахстанцев в единую политико-гражданскую нацию, интегрированную общностью сопереживаний как в прошлом, так и в настоящем, объединенную совместными интересами и идеями, ведь Л. Н. Гумилев призывает их замкнуться в своих «этничес­ ких целостностях», отвернуть взоры от любых привносимых извне культурных ценностей и поведенческих стереотипов?

Л. Н. Гумилева совершенно точно раскрыл феномен их популяр­ ности: «В конце 1980-х годов из маргинала Гумилев, умело разго­ варивающий с человеком с улицы понятным ему языком, превра­ тился во «властителя дум». Его книги стали выпускаться огромны­ ми тиражами, его идеи были подхвачены деятелями, связанными с системой образования, и начали входить в школьные учебники, а его «теория этногенеза» постоянно цитируется как политиками, так и лидерами этнонациональных движений. Объясняется это просто: объявляя этносы органическими биологическими целостностями, его теория идеально вписывается в парадигму этнического нацио­ нализма, не только легитимизируя его, но и снабжая паранаучной аргументацией. Поэтому «этническое возрождение» ру­ бежа 1980—1990-х годов с энтузиазмом восприняло многие идеи Гумилева, благо крайняя противоречивость и непоследовательность его построений позволяла любому национализму интерпретировать их в свою пользу. ...Популярная, общеобразовательная и даже на­ учная литература заполнилась столь же малосодержательными, как и привлекательными терминами «суперэтнос», «цивилизация», «пассионарность», «фазы этногенеза», позволявшими любому ав­ тору трактовать их так или иначе, заполняя информационное про­ странство все новыми псевдонаучными аргументами» [10].

Миф по своей природе стремится имитировать исследователь­ скую практику и пытается апеллировать к тем же самым катего­ риям, которые постоянно используются в исторической науке. Но в противоположность последней он обыгрывает их в извращенной, превратной форме. Нужно признать, что когда создателю ми­ фов удается утвердиться под покровом научности, — это всегда очень тонкая работа. Л. Н. Гумилев по своему интеллектуальному уровню был, безусловно, намного выше всех современных мифологизаторов. Он — отец мифологии не с точки зрения методов, а содержания. Этот человек, если судить по его переписке, которая уже исследована, очень жаждал успеха, хотел публичности. Это желание нередко провоцировало его к игнорированию элементар­ ных законов исторического исследования. Л. Н. Гумилев вторгал­ ся в сферу объектов многих наук, но когда это касается истории, имеет смысл посмотреть хотя бы его сноски на использованную литературу. И здесь обнаруживается, что он почти никогда не

56 Научное знание и мифотворчество...

использовал первоисточники (аутентичные источники), зато часто ссылался на случайные популярные работы, в частности, на журна­ листские публикации. Но поскольку Л. Н. Гумилев к тому време­ ни сам стал уже незыблемым авторитетом, то он как бы всем дал понять, что каждый может делать с историей все, что ему забла­ горассудится. И с тех пор стало модным заниматься созданием этнических мифов. В последующем значительный вклад в процесс мифологизации истории этносов внесли О. О. Сулейменов и ака­ демик Д. С. Лихачев, которые объектом для своих интерпретаций сделали «Слово о полку Игореве».

Гумилевская идея биологизации природы этноса нашла своих адептов среди почвенников всех мастей и стала идеологической основой суверенного национализма и этноцентризма. Она стала «теоретической» основой пересмотра истории этничности многих постсоветских народов, удревления их истории и широкомасштаб­ ной автохтонизации их этногенеза. Как следствие, Л. Н. Гумилев был возведен на пьедестал и фактически был объявлен «богом от науки». Он стал буквально иконой для всех почвенников, его име­ нем называли университеты и улицы.

Общеизвестно, что уровень осмысления и понимания прошло­ го во многом отражает состояние общества. Каковы мы, таковы и наши исторические знания, культура, искусство, наука и т. п. Историческая наука долгое время была лишена права на поиск истины. Монополия была у государства. А наука лишь приспосаб­ ливалась так или иначе трактовать исторические события в угоду текущему моменту. В советской науке вся система отношений бы­ ла расписана снизу доверху, и так во многом остается до сих пор. Эта «табель о рангах» приводит к закостенелости научного зна­ ния, подавлению творческой личности общественным статусом.

Но главная проблема современной исторической науки заклю­ чается в том, что у нас в стране не сформировалось ко времени обретения ею суверенитета, как минимум, трех поколений специ­ алистов по истории дореволюционного Казахстана. К середине прошлого века в Казахстане сложилось первое поколение ученых, профессиональных историков, к которым, конечно же, следует от­ нести таких выдающихся исследователей, как А. X . Маргулан,

ления, как правило, еще не являются профессионалами в полном смысле этого слова, потому что им самим еще нужно учиться у кого-то. Причем учиться постоянно, все время находясь рядом со своими учителями, в общении с ними постигать их интеллектуаль­ ный алгоритм мышления, быть в неустанном поиске. Для того что­ бы этот поиск был оптимальным, необходимо, чтобы тебе подска­ зывали, корректировали твои гипотезы и мысли, чтобы было с кем дискутировать и обсуждать свои идеи. Вполне закономерно, что у первого поколения никогда нет таких учителей, а, значит, и точ­ ных ориентиров. Никто не может ему сказать, например, что его статья слабовата, что в ней чего-то не хватает, что он чего-то не учел или не понял и т. д. Поэтому для развития научного знания очень важно старшее поколение, которое может передавать свой опыт и на ошибках которого можно учиться. Ни в коем случае не умаляя заслуг наших выдающихся ученых первой генерации, кото­ рые, безусловно, внесли огромный вклад в развитие исторической науки в Казахстане, надо все же отметить, что они в то же время представляют собой в этом процессе только начало, они выстраи­ вали фундамент, тогда как самого здания науки еще нет.

Второе поколение ученых начало формироваться примерно с середины 1970-х гг. Оно, естественно, было значительно сильнее первого поколения. Это уже были люди, которые проходили сито профессионального отбора, осваивали школу научных дискуссий, отстаивали свое мнение в спорах с первым поколением и между собой. И поэтому уровень их профессиональной подготовки был, конечно, заметно выше. Но его тоже было недостаточно. Для то­ го чтобы научное знание стало устойчивой системой, обязательно нужно третье поколение ученых, которое вбирает в себя все луч­ шее от предшествующих поколений, и в первую очередь проце­ дурную технику и технологию исследовательского поиска. Именно когда формируется третья генерация ученых, можно сказать, что наука становится на путь самовоспроизводетва, самодостаточнос­ ти, устойчивости и стабильного развития. Этого у нас, к сожа­ лению, не произошло. У нас как бы на втором поколении все и остановилось.

Почему это случилось? Главным образом потому, что в со­ ветское время историей этноса, номадизма и номадной культуры занимались единицы ученых. Это была слишком сложная, непре­

58 Научное знание и мифотворчество...

стижная, а подчас и опасная, с точки зрения идеологии советского государства, научная проблема. Историки писали диссертации в основном по истории КП СС и советскому периоду. В 1984 г. в Институте истории, археологии и этнографии им. Ч. Ч. Валиханова А Н КазССР сложилась парадоксальная ситуация, когда по доре­ волюционной истории Казахстана остался лишь один специалист. Некогда это был самый сильный отдел Института. Там работали такие маститые «зубры» исторической науки, как Е. Бекмаханов, П. Г Галузо, В. Ф . Шахматов, Б. Сулейменов, В. Я. Басин, Ф . Маликов, А . Сабырханов и другие. Все они были представи­ телями первого поколения профессиональных историков. Немного позже там же создавали свои труды выдающиеся исследователи своего времени В. П. Юдин и Ю . А . Зуев. Но эта плеяда не успела или не смогла подготовить себе на смену достаточный минимум высококвалифицированных специалистов. Аналогичная ситуация сложилась и в области средневековой истории и этног­ рафии Казахстана. К началу 90-х гг. в этих отделах Института осталось по одному-два специалиста. Получилось как-то так, что ученые первого и второго поколений почти одновременно либо ушли из этого мира, либо покинули Институт. В результате всех этих событий и процессов возник острый дефицит высококлассных профессионалов по истории и культуре номадного общества каза­ хов, и столь необходимая процедура преемственности поколений специалистов оказалась здесь практически прерванной.

Это печальное обстоятельство в немалой степени негативно сказалось на развитии в нашей стране процесса изучения истории номадных этносов и самой исторической науки в целом. Кроме того, к этому времени произошла сильная девальвация истори­ ческого знания. В отличие от других наук поставленная на служ­ бу идеологической конъюнктуре, этноцентристским проявлениям, историческая наука стала игрушкой в руках политиков-популис- тов, да и просто отдельных шарлатанов, «выскочивших» вдруг из «портмоне» богатых спонсоров, что в значительной степени подорвало ее авторитет. История перестала быть уважаемой и приобрела мифологический, фантазийный, мистификационный ли­ бо сенсационный характер. Отбрасывая исторические факты в уго­ ду субъективным желаниям и пристрастиям, современные псев­

доученые и лжеисторики стали с небывалым доселе энтузиазмом придумывать и фальсифицировать факты.

Эта негативная тенденция привела также к снижению автори­ тета научных советов по защите кандидатских и докторских дис­ сертаций. Они потеряли свою былую значимость. Сейчас почти каждый вуз, имеющий свою кафедру истории Казахстана, пы­ тается «обзавестись» «собственным» научным советом. Поэтому закономерно, что за эти годы по истории Казахстана защищено почти столько же диссертаций, сколько, пожалуй, за весь совет­ ский период по истории КПСС. На дореволюционную историю Казахстана «навалились» все те, кто до этого писал историю ком­ партии; пошел поток халтуры. Расхожей стала истина — «те, кто писали вчера о КПСС, сегодня пишут о казахах; те, кто еще сов­ сем недавно обличали национализм, в одночасье стали неистовы­ ми национал-патриотами».

В советскую эпоху тема дореволюционного Казахстана привлека­ ла немногих — она была непрестижной и бесперспективной для карь­ еры, в то время как специалисты по истории Компартии Советского Союза быстро продвигались вверх по служебной лестнице.

Данные статистики свидетельствуют: за семьдесят лет Советской власти в Казахстане по этнографии и этнологии бы­ ло защищено всего три докторских диссертации (X . Аргынбаев, М. С. Муканов, Н. Э. Масанов), а за последние 12 лет — втрое больше, среди которых по негласному, а потому искреннему, мнению специалистов только 1—2 (!) глубокие и серьезные. Аналогичная ситуация сложилась и в истории дореволюционного Казахстана и археологии. Все эти факты способствовали утрате понятия профес­ сионализма в исторической науке и нивелировке истинных научных ценностей. Происходит дальнейшая девальвация научных знаний, снижение научных стандартов, уровня исторического образования. Раньше защита докторской диссертации означала создание ново­ го научно-концептуального направления и, соответственно, фор­ мирование какой-то научной школы. Современные же докторские диссертации в основном далеки от этого уровня — о каких-либо новых научных направлениях пока еще говорить, к сожалению, не приходится.

Суверенизация Казахстана на основе постсоветского культурно­ исторического наследия привела к мистификации объектов куль­