zgPZZUmeye

ставление о таком основном законе истории является явным признаком метафизического мышления, всегда стремящегося упрощать реальную сложность действительности, сводя ее к действию одной силы. Следует здесь подчеркнуть, что подобная позиция легко переходит в отрицание любой теории и, как следствие, в отрицание логической связи между историческими фактами.

Что же касается позитивного аспекта «новой хронологии» – тех новых версий истории, которые она выдвигает, – то здесь речь следует вести уже не о науке, а об идеологии и мифологии. Конечно, оценка идеологических и мифологических конструкций новой хронологии как разновидности тоталитаризма и даже фашизма1, является сильным преувеличением. Феномен «новой хронологии», его идеологические аспекты, причины популярности теорий новых хронологов нуждается в дальнейшем серьезном и обстоятельном изучении.

Другой формой «фольк-хистори» является жанр сочинений в рамках так называемой «альтернативной истории». Авторы этих сочинений предпочитают художественную форму, хотя и появляются произведения, в которых изложение альтернативных сюжетов истории строится, скорее, по канонам научно-теоретических работ, а не по законам беллетристики2.

О рождении «альтернативной истории» как художественного жанра можно говорить начиная с 60–70-х гг., когда вышли в свет быстро ставшие популярными романы: «Человек в высоком замке» Ф.К. Дика, «Фатерланд» Р. Харриса и некоторые другие. К жанру «альтернативной истории» в настоящий момент примыкают «альтернативная география (где события происходят в никогда не существовавшей стране) и «альтернативная биология» (где динозавры могут не только сохраниться, но и стать разумными существами). Но, чаще всего сюжет строится на следующих предпосылках: во-первых, должна существовать некая исходная точка, так называемая «развилка», до которой все события описываемой в произведении реальности строго идентичны истории нашего мира, а после этой точки ход событий принципиальной меняется; во-вторых, если действие происходит в некоем параллельном мире, то правило «развилки» должно действовать и там; в-третьих, целесообразно, ради остроты интриги, дату «развилки» удерживать в тайне от читателя. Понятно, что все эти предпосылки, особенно последняя, продиктованы необходимостью построения острого сюжета, способного удерживать читателя в художественном пространстве. Учитывая, что эти предпосылки могут применяться к самому разнообразному историческому материалу, можно относительно легко составить представление о том, какие богатые источники вдохновения открываются перед авторами, пробующими свои силы в жанре альтернативной истории.

1Харитонович Дм. Феномен Фоменко // Новый мир. 1998. № 3. С. 165–188.

2А что если бы? Альтернативная история: сборник / сост. Р. Коули. М., 2002.

61

Все же этот жанр в строгом смысле этого слова вряд ли можно записать в один разряд с фальсификациями истории, но следует отметить, что альтернативные сюжеты весьма часто используются и в целях явной фальсификации, т.к. акцентирование многовариантности истории весьма близко замыслам фальсификаторов от науки. Отсюда многочисленные попытки выделения в истории не инвариантов, а вариантов, множественности, дискретности и т.п. Эти попытки методологически весьма опасны и теоретически вредны, т.к. лишают течение истории ее логики и смысла, а построения «альтернативщиков» ставят в один ряд с концепциями академических историков.

Еще один жанр «фольк-хистори» основан на эксплуатации теории заговоров. Возможно, по популярности и степени влияния он, безусловно, уступает «альтернативной истории», но последние десятилетия свидетельствуют, что популярность различных теорий заговора непрерывно возрастает. Темы заговора входят не только в политическую публицистику, но и в художественную литературу, в искусство, они активно эксплуатируются кинематографом и индустрией компьютерных игр. Характерный пример – роман Дэна Брауна «Код да Винчи», который сегодня является массовым символом конспирологического сознания европейца. «Эту книжку, как правило, в мягкой обложке можно найти практически в каждой точке Евросоюза, в любой лавочке, где есть книжные стойки. Проект грамотно раскручивается – роман получил свое развитие в компьютерных играх и одноименном фильме Рона Ховарда, выход которого весной 2006 года сопровождался большим скандалом. Но, рекламная кампания вокруг “Кода да Винчи”, сколь бы масштабной она ни была, представляет собой, несомненно, лишь видимый краешек айсберга, формирование которого идет уже давно»1. Этот феномен массовости еще более любопытен, потому что в плане его содержания в нем нет абсолютно ничего нового. Роман Дэна Брауна является упрощенным пересказом книги М. Бейджента, Р. Ли и Г. Линкольна «Святая кровь и святой Грааль», первое издание которой вышло еще в 1982 г. Используема в «Коде да Винчи» трактовка символа Грааля как крови Христа и легитимация европейских королевских династий как потомков Христа взята Дэном Брауном именно оттуда. Двое из авторов сочинения «Святая кровь и святой Грааль» даже подали на Дэна Брауна в суд, посчитав, что имеют право на долю в прибыли от продажи бестселлера и в кассовых сборах от фильма. Но и этот судебный процесс рассматривается общественным мнением Запада как составная часть общей рекламной кампании. Пропагандистскую и рекламную кампанию вокруг книги Дэна Брауна В. Аверьянов не без оснований рассматривает в рамках «последовательной идейной линии, своего рода историософской

1Макси К. Упущенные возможности Гитлера; пер. с англ. / под ред. С. Переслегина.

М., 2001.

62

идеологии». Инициаторы и проводники этой идеологии преследует вполне конкретные цели, а именно: во-первых, сделать замер общественных умонастроений, замер способности к сопротивлению; во-вторых, подготовить новую «переоценку ценностей»; в-третьих, дискредитировать католицизм, особенно консервативное крыло в нем; в-четвертых, деконструировать христианские представления о Мессии, о Спасителе мира; в-пятых, создать новый стандарт духовных ценностей для Евросоюза.

В самом общем плане под конспирологией можно понимать совокупность исторических гипотез, с точки зрения которых, любое важное для общества событие, как и сам ход истории в целом является результатом заговора какой-то определенной группы людей. Эта группа управляет ходом истории, преследуя свои корыстные цели, которые, безусловно, не совпадают с целями управляемого большинства. Поэтому авторы конспирологических теорий рассматривают такие группы как враждебные человечеству.

Анализируя различные (ангажированные, политизированные, являющиеся плодом художественного вымысла и др.) способы и формы конструирования прошлого, нельзя обойти и те познавательные ситуации, которые могут и не являться фальсификациями истории злобно-намеренными, политически ангажированными, но репрезентировать прошлое весьма отлично от устоявшихся академических стереотипов. Это «фальсификации» (пользуясь термином И. Лакатоса), которые возникают в результате честного исследования, но могут менять наше представления о прошлом совершенно радикально.

Еще неокантианцы пытались примирить философию истории с исторической наукой, универсально-логическое и исторически конкретное. Дильтею, кажется, это удалось наилучшим образом, когда он посредством фиксации «универсальной жизненной взаимосвязи» сделал свой известный методологический шаг к «историческому человеку», установив теснейшую связь картин истории с миром познающего субъекта, иррационализировав тем самым исторический процесс. Но, если даже мы и предпочтем оставаться на рационалистической позиции, то и здесь несовпадение процесса истории и ее рационализации (картин истории) ощущается как постоянное присутствие того, что историки ощущают как «своенравие истории» или «сопротивление истории» (Eigensinn der Geschichte). Эта познавательная ситуация и была описана И. Лакатосом, К. Поппером и их последователями как постоянно воспроизводимые опровержения научных теорий путем ретрансляции ложных посылок «снизу вверх» от одного контрпримера к другому. Социолог Б. Латур заострил эту проблему констатацией, что «вещи дают сдачи»1, разведя по разные стороны ученых и действительность.

1 Победа Восходящего солнца: сборник / под ред. П. Цураса. М., 2004.

63

Вобласти же исторической науки интерпретации исторического факта или группы фактов, вырастающие в различные ценностно окрашенные концепции могут вполне соперничать друг с другом за право обладания полнотой исторической истины, но в любом случае это будет лишь раскрытие одной из граней бесконечной неисчерпаемости исторического факта, не превозмогающее объективного хода истории.

Взаключение обратимся к проблеме «священного» в истории: историческая наука, являясь полноценным рационализированным знанием, тем не менее, соприкасаясь с памятью, с сакральными темами жизни народа необходимо вторгается в сферу мифологии и здесь темы великих и объединяющих событий, составляющих коммеморативные вехи истории, не могут и не должны являться ареной борьбы научных мнений. В прошлом есть темы, которые ни при каких обстоятельствах нельзя подвергать переосмыслению, чтобы не нарушить живую память народа.

Список литературы

1.Володихин Д., Елисеева О., Олейников Д. История России в мелкий горошек. М.: ЗАО «Мануфактура», ООО «Издательство “Единство”», 1998. 256 с.

2.Самылов О.В. К вопросу о границах научного познания: историзм против антиисторизма // Теория и практика сервиса: экономика, социальная сфера, технологии. 2013. № 4 (18). С. 63–69.

3.Носовский Г.В., Фоменко А.Т. Библейская Русь. М., 2002. Библейская Русь: Рус.-ордын. империя и Библия. Новая мат. хронология древности: Избр. Главы. М.: Факториал, 1999. 23 с.

4.Харитонович Дм. Феномен Фоменко // Новый мир. 1998. № 3. С. 165–188.

5.А что если бы? Альтернативная история. Сборник / сост. Р. Коули. М.: ООО

«Издательство АСТ»; СПб.: Terra Fantastica, 2002. 600 с.

6. Макси К. Упущенные возможности Гитлера; пер. с англ. / под ред. С. Переслегина. М.: ООО «Издательство ACT»; СПб.: Terra Fantastica, 2001.

544 с.

7.Победа Восходящего солнца : сборник / под ред. П. Цураса. М.: АСТ, Ермак, 2004. 480 с.

8.Норт Д. Наполеоновские войны: что, если? / под ред. и с предисл. Дж. Норта; пер. с англ. Ю. Яблокова. М.; СПб.: Изд-во АСТ, 2002. 539 с.

9.Аверьянов В. «Альтернативная история» на Западе // Globoscope – Аналитический веб-журнал. 21.10.2006. URL: http://www.globoscope.ru/ content/articles/804/ (дата обращения: 12.02.2017).

10.Латур Б. Когда вещи дают сдачи: возможный вклад «исследований науки» в общественные науки / пер. с англ. О. Столяровой // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. 2003. № 3. С. 20–39.

64

УДК 37:1

ББК 74в

О.В. Самылов1, Т.И. Симоненко2

1Петербургский государственный университет путей сообщения Императора Александра I

2Санкт-Петербургский государственный университет г. Санкт-Петербург, Россия

СОВРЕМЕННАЯ СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ СРЕДА И ПРОБЛЕМА ОБРАЗОВАНИЯ: К ВОПРОСУ О ТОЛЕРАНТНОСТИ

Аннотация. В статье освещаются проблемы образования, порождаемые условиями современной социокультурной ситуации.

Ключевые слова: образование, образовательная парадигма, духовное наследие, кризис образования, социокультурная среда, толерантность.

O.V. Samylov1, T.I. Simonenko2

1Petersburg State Transport University Emperor Alexander I

2Saint Petersburg State University S. Petersburg, Russia

CONTEMPORARY SOCIO-CULTURAL ENVIRONMENT AND EDUCATION THE QUESTION OF TOLERANCE

Abstract. In article problems of education caused by the conditions of modern sociocultural situation.

Key words: education, educational paradigm, the spiritual heritage, the education crisis, social and cultural environment, tolerance.

Размышление об актуальных проблемах образования (кризис современной системы образования, формирование новой образовательной парадигмы, поиски образовательного идеала и др.) предполагает исследование взаимовлияния социокультурной среды и образования, путей и способов согласования ценностей образования и самого общества.

Образование является процессом и результатом освоения и созидания субъектом социально и культурно приемлемых способов жизнедеятельности в определенном социуме, или социокультурной среде, представляющей собой многомерное пространство, в котором живет и развивается человек. Социокультурная среда обладает фундаментальным образовательным потенциалом, являясь условием и средством вхождение человека в культуру с точки зрения восприятия и усвоения прежде всего ее смыслообразующих, качественно-содержательных характеристик и определяя направление и способы взаимодействия человека с окружающей действительностью и с самим собой.

Проблематика образования во многом обусловлена различными подходами к анализу социокультурной среды, которая может быть рассмот-

65

рена, например, с точки зрения ее структурно-содержательной характеристики (анализ того, что она в себя включает: субъект, объект, отношение), или структурно-динамической (интенсивность влияний различных факторов), или же ее социальной активности (социально ориентированный созидательный потенциал) и т.д. Важнейшей характеристикой в этом ряду можно назвать модальность (т.е. рассмотрение статуса социокультурной реальности с точки зрения отношения к действительности). Одной из форм проявления модальности является толерантность. В контексте темы о толерантности проблемы образования приобретают особый смысл и значение. Рассмотрим этот вопрос более подробно.

Тема толерантности весьма популярна как в ненаучном (упоминание в средствах массовой информации, например), так и в научном дискурсе: книги, статьи, конференции, круглые столы, форумы, посвященные этой проблеме, многочисленны и представительны. Сам термин «толерантность», как известно, до недавних пор употреблялся исключительно в медико-биологическом смысле. Толерантность понималась как некая способность организмов противостоять отклонениям среды от оптимальных для них факторов существования. Однако в последнее время обсуждение этой некогда узконаучной темы стало атрибутом процесса социальной рефлексии и конструирования новых стереотипов общественного сознания.

Современное понимание проблемы толерантности более всего имеет оттенок межэтнический и межкультурный. Провозглашается терпимость к новым культурным, субкультурным и этническим реалиям, иновлияниям, тенденциям и пр., т.е. всему тому, что в основе своей противостоит и расшатывает привычный, традиционный мир с его установившимися ценностями и принципами функционирования и имеет прямое отношение к всемирному глобализационному процессу – объединению мира под эгидой демократии, плюрализма и либерализма.

В «Декларации принципов толерантности», утвержденной резолюцией 5.61 Генеральной конференции ЮНЕСКО от 16 ноября 1995 г. в Париже и подписанной 185 государствами – членами ЮНЕСКО, включая и Россию, толерантность определяется как «уважение, принятие и правильное понимание богатого многообразия культур нашего мира, наших форм самовыражения и способов проявлений человеческой индивидуальности. Ей способствуют знания, открытость, общение и свобода мысли, совести и убеждений. Толерантность – это гармония в многообразии. Это не только моральный долг, но и политическая и правовая потребность. Толерантность – это добродетель, которая делает возможным достижение мира и способствует замене культуры войны культурой мира»1. То есть, толерантным объявляется плюрализм и поликультурность. Однако много-

1Декларация принципов толерантности. Утверждена резолюцией 5.61 Генеральной конференции ЮНЕСКО от 16 ноября 1995 года // Век толерантности: Научнопублицистический вестник. М.: МГУ, 2001. С. 91.

66

образие требует единства и во имя собственного сохранения предполагает объединение вокруг некоего общего основания, которым очерчиваются границы толерантности и, если оно исчезает, то плюрализм легко оборачивается вседозволенностью и безответственностью. Активно декларируемым основанием толерантности как модальной характеристики социокультурной среды в современном дискурсе является демократия (особенно

вее либеральном прочтении), понимаемая не столько в качестве формы государственного устройства или политической власти, а как универсальная ценность современного общества. Однако «мягкая власть» демо-

кратии, как показывает, в частности, современный американский политолог Джозеф Най1, – это повсеместно используемое средство радикального изменения сознания (общественного и индивидуального) через информационное и символическое воздействие на совокупность социокультурных архетипов и традиционных убеждений. В этом ее сила и условие самосохранения. Однако все более становится очевидным, что в сегодняшнем мире демократия постепенно и неуклонно превращается в разновидность не власти большинства, а террора меньшинств.

Как известно, традиционные общества были сильны идеологическим, социальным и религиозным единством (исторические примеры – Византийская империя, Российская империя, Советский Союз), которое строилось на исконных ценностях, столь характерных для русского самосознания, – приоритета духовного над материальным, общего над личным. Этой общностью приоритетов во многом объясняется способность православного сознания к восприятию идей коммунизма, по крайней мере

втом виде, как его понимали в Советском Союзе.

Весьма существенным является и религиозно-идеологический аспект толерантности (исторически в западноевропейском сознании толерантность понималась главным образом как веротерпимость). В период буржуазной революции XVII века в Англии Джон Солтмарш провозгласил равенство религиозных убеждений как основу для умиротворения общества. Идея толерантности в том историческом контексте стала успешным орудием борьбы с традиционными феодальными устоями. Век Просвещения (XVIII), «век разума», придал развитию идеи религиозной толерантности новый импульс. Признание возможности трансцендентного Бога (деизм) и сведение религиозности исключительно к личному благочестию (пиетизм) приводит в дальнейшем и к полной утрате самой идеи Бога, к вольнодумству и атеизму. Философский рационализм просветителей стал методологическим основанием толерантности как принципа нравственного поведения. Фиксация общего универсального разума (закона) подразумевает безусловное подчинение этому закону. Но подчеркнем, что пиетист-

1Каптерев П.Ф. Избранные педагогические сочинения / под ред. А.М. Арсеньева. М.: Педагогика, 1982. 704 с.

67

ская элиминация Бога из области практической нравственности делает возможным моральному субъекту рассматривать максимы своего поведения как универсальные. Высший нравственный субъект (Бог) в земном развертывании пределов нравственного поведения в этом случае невостребован, остается субъект (человек) в его неограниченном субъективном волении. Поэтому не случайно толерантность в ее хрестоматийном определении, означающем терпимость к иному (иной вере, идеологии, чужому мнению, образу жизни, поведению, обычаям и т.д.), на практике зачастую подменяется пренебрежением, беспринципностью, равнодушием или лицемерием.

Наличие тонкой границы, за пределами которой явления, обозначаемые изначально как толерантные, т.е. терпимые, предполагающие уважение и принятие, превращаются в отношения отчуждения и даже вражды, требует уточнение самого понятия толерантности. Такого рода исследования осуществляются в современной отечественной философии. Так, например, В.А. Лекторский пишет о существовании как минимум четырех возможных способов понимания толерантности1: «толерантность как безразличие» (наличие религиозных взглядов, различных культурных ценностей, особенных этнических убеждений, в целом, всех тех мнений, истинность которых никогда не может быть доказана); «толерантность как невозможность взаимопонимания» (абстрактное уважение к другому, которого невозможно понять); «толерантность как снисхождение» (отношение к другим культурам как более слабым на основе приоритетной оценки собственной); «терпимость как расширение собственного опыта и критический диалог» (уважение чужой позиции, способность изменять свою точку зрения). Последнее понимание, с точки зрения автора данной классификации, является наиболее предпочтительным для настоящего времени.

Можно согласиться с такой точкой зрения, дополнив данный анализ морально-этическим аспектом как важнейшим критерием разумно осознанной идеи терпимости. Ведь моральный релятивизм толерантного поведения порождает разрушение изначально заданной максимы поведения, низводя эту максиму до уровня простой фикции. Абстрактная терпимость к другому, чужому здесь может простираться до «дурной бесконечности» (в гегелевском смысле, как лишенная всякого смысла количественность). Последовательное развертывание принципа толерантности вне нравственного самоопределения субъекта приводит к потере им своей самости, т.е. всех тех качеств, которые придают ему определенность и границы. Если говорить об обществе в целом, то социально-политической принцип толерантности, часто трактуемый его проводниками-адептами как некритичность к иновлияниям, воплощается в подозрительное отношение

1Лекторский В.А. О толерантности, плюрализме и критицизме // Вопросы философии. 1997. № 11. С. 46–54.

68

ко всему консервативному, традиционному, в частности, к попыткам придания общественному развитию внятные идеологические контуры, основанные на традиционном духовном основании национальной культуры. Такого рода толерантность деструктивна. Общество, лишенное почвы, духовной опоры, находится в состоянии дезориентации и разрушительного срыва. Не является ли так часто декларируемая свобода от традиционных жизненных устоев и духовных ориентиров на самом деле тотальной зависимостью от перемен и новообразований? Ответ здесь очевиден: повышение способности индивида адаптироваться к непрерывно меняющимся условиям не только не отменяет необходимость следования традиционным, укоренившимся нормам, но и напротив, предполагает ее. С тем, чтобы человек мог быть действительно адаптирован к миру в условиях его глобальных и скоротечных изменений, должны быть сохранены общезначимые человеческие ценности и нормы, реализуемые в обществе в национальной форме культуры.

В контексте обсуждения проблемы толерантности, ориентирующей исследователя на специфику и направленность как развития общества, так

иформирования человека, становится важным обозначить основные черты образовательного идеала, не только выражающего эту направленность, но

иформирующего ее. Эта тема была актуальна во все времена. Можно вспомнить дискуссионные выступления философов, педагогов и общественных деятелей России XIX века, озаботившихся поиском и формулировкой содержания образовательного идеала (Л.Н. Толстой, Н.Ф. Бунаков, К.Д. Ушинский, П.Ф. Каптерев, К.П. Победоносцев и др.). Так, например, П.Ф. Каптерев отмечает, что образовательный идеал (принцип «идеалосообразности») с необходимостью предполагает определение идеалов и ценностей образования в их отношении с социальной реальностью, что приводит его к мысли об идеале как выражении национального самосознания. «Мы понимаем национальность как особый физический и психический тип, как особое самостоятельное мировоззрение, оригинальный взгляд на жизнь, на науку, на искусство. Особо умственные и сердечные наклон-

ности и пр., которые различны, но не противоречивы, побуждают к гармонии, к взаимному восполнению, к духовной соединенной работе»1. Идеал образования не только нормативен, он действенен, целенаправлен, он является инструментом преобразования человека и общества и критерием эффективности его развития. Поэтому введение в его содержание не столько принципа толерантности в его абстрактом воплощении как терпимости, а общечеловеческих оснований человеческих отношений, приобретающих более полное содержание, действенную силу и жизненный смысл в условиях своеобразия и уникальности определенной культуры, становится необходимым и неотложным.

1 Най Дж.С. Гибкая власть: как добиться успеха в мировой политике. Н., 2006. С. 12.

69

Идея толерантности, играющая в ее практическом воплощении в лучшем случае индифферентную роль в отношении культивирования и сохранения традиционных, национально-культурных ценностей, имеющих значение фундамента для построения образовательной сферы, приводит во многом к утрате социальных ценностей, характеризующих социокультурную сферу как условие образования.

Образованный человек, безусловно, должен быть и знающим, и умеющим, и терпимым (толерантным), и понимающим других людей, и ориентирующимся в изменяющихся условиях жизни и т.д., но все эти качества, безусловно содержательно относящиеся к идеалу образования, недейственным и безжизненны, если они не базируются на духовном основании общечеловеческих ценностей, воплощенных в культурно-национальной форме. Что же касается проблемы образования в целом, то в контексте толерантности, сориентированной в конечном итоге на глобализацию и унификацию культуры, в образовательной сфере происходит ломка традиционного и устоявшегося, что является свидетельством, скорее, невыверенности (или даже отсутствия) образовательного идеала и образовательной парадигмы, четких представлений о ее целях и разрушительных для человека и общества последствиях. Одним из необходимых составляющих системы формирования современной образовательной парадигмы, на основании которой только и можно производить определенные изменения в этой области, является сознательно проводимая политика в отношении выстраивания взаимодействий социокультурной среды и образования – конституирование образовательной реальности на основе бережного отношения к традициям и духовному наследию, воспроизведение и сохранение в образовании своеобразия и уникальности отечественной культуры, традиционных, социально значимых ценностей, отображенных в особенностях социального-нравственного, религиозного, культурного и психологического опыта народа.

Список литературы

1.Декларация принципов толерантности. Утверждена резолюцией 5.61 Генеральной конференции ЮНЕСКО от 16 ноября 1995 года // Век толерантности: Научно-публицистический вестник. М.: МГУ, 2001. 152 c.

2.Каптерев П.Ф. Избранные педагогические сочинения / под ред. А.М. Арсеньева. М.: Педагогика, 1982. 704 с.

3.Лекторский В.А. О толерантности, плюрализме и критицизме // Вопросы философии. 1997. № 11. С. 46–54.

4.Най Дж.С. Гибкая власть: как добиться успеха в мировой политике. Н.: ФСПИ «Тренды», 2006. 397 с.

70