новая папка 2 / 47972

Придворной певицей Сивиллою На пашне пропета «Титания».

У статуи Мирры паломники Цветками кадят, точно ладаном. Мечтатели — вечно бездомники… Мечтатели — в платье заплатанном…

Влице, гениально изваянном, Богини краса несказанная! Гимн Солнцу исполнен хозяином, «Осанна!» гремит за«Осанною!».

Коктэбли звучат за коктэблями, Поют их прекрасные женщины; Их станы колышатся стеблями, Ихлица улыбкой увенчаны.

Все гнезда в лопочущем хлопоте… Все травы в бриллиантовом трепете. Удало в ладони захлопайте, — И ксолнцу поднимутся лебеди!

1911

Полонез «Титания»

(«Mignon», ария Филины)

1

Зовусь Титанией, царицей фей, Я, лунокудрая нимфея — ночь!

Мой паж, сообщник мой, немой Морфей, Соткал июнь, Вуаля лунь; Но только дунь, — Прочь!

2

Благоуханная, как детский сон, И легковейная, как мотылек, Порхаю всюду я, и, вознесен Моим крылом, Мир стал орлом; Взмахну жезлом, Лет!

3

Со свитой эльфовой сажусь в челнок На хрупких крылышках, к Земле летя,

Яиз дурман-травы плету венок,

Ина лету

Всю волю ту

Внего вплету Я!

1910. Лето

Песенка Филины

(«Mignon», А. Thomas)

Лаэрт, Лаэрт, мой милый, Возлюбленный Лаэрт! Сейчас я получила Сиреневый конверт.

Чего вы рот раскрыли, Как стофранковый клерк? Дает нам снова крылья Барон фон-Роэенберг!

Зовет нас на гастроли Всвой замок на концерт. Вы, право, точно кролик, Любимый мой Лаэрт!

Послушайте, мой шельма, Покрасьте свой парик. Пускай зовет Вильгельма Капризный Фредерик.

Ах, ужин за спектаклем На сто один куверт… Как весел он! — не так ли, Мой преданный Лаэрт?..

Дылицы

1911

Диссона

Георгию Иванову

Вжелтой гостиной, из серого клена, с обивкою шелковой, Ваше сиятельство любит по вторникам томный журфикс.

Вдамской венгерке комичного цвета, коричнево-белковой, Вы предлагаете тонкому обществу присный кэкс, Нежно вдыхая сигары эрцгерцога абрис фиалковый…

Ваше сиятельство ктридцатилетнему — модному — возрасту Тело имеете универсальное… как барельеф… Душу душистую, тщательно скрытую в шелковом шелесте, Очень удобную для проституток и для королев…

Впрочем, простите мне, Ваше сиятельство, алые шалости…

Вашим супругом, послом в Арлекинии, ярко правительство:

Мы познакомились с ней в опере, — в то время, Когда Филина пела полонез.

И я с тех пор — в очарованья дреме, С тех пор она — в рядах моих принцесс.

Став одалиской в грезовом гареме, Она едва ли знает мой пароль… А я седлаю Память: ногу в стремя, — И еду кней, непознанный король.

Влюблен ли я, дрожит в руке перо ль, Мне все равно; но вспоминать мне сладко Тудевушку и данную мне роль.

Ее руки душистая перчатка И до сих пор устам моим верна…

Но встречу вновь посеять — нет зерна!

1909. Ноябрь

Сонет («Ее любовь проснулась вдевять лет…»)

Ее любовь проснулась в девять лет, Когда иной ребенок занят куклой. Дитя цвело, как томный персик пухлый, И кудри вились, точно триолет.

Любовь дала малютке амулет:

Еепленил — как сказка — мальчик смуглый… Стал. через месяц, месяц дружбы — круглый. Где, виконтесса, наше трио лет?

Ах, нет того, что так пленяло нас, Как нет детей с игрой в любовь невинной.

Стремится смуглый мальчик на Парнас,

А девочка прием дает в гостиной И, посыпая «пудрой» ананас,

Ткет разговор, изысканный и длинный.

Мыза Ивановка

1909. Июнь

Сонет («По вечерам графинин фаэтон…»)

По вечерам графинин фаэтон Могли бы вы заметить укурзала. Она входила в зал, давая тон, Как капельмейстер, настроеньям зала.

Раз навсегда графиня показала Красивый ум, прищуренный бутон

Чуть зрелых губ, в глазах застывший стон, Как монумент неверности вассала…

В ее очей фиалковую глубь Стремилось сердце каждого мужчины. Но окунать их не было причины, —

Напрасно взоры ныли: приголубь… И охлаждал поклонников шедевра Сарказм ее сиятельства из сэвра.

1910. Январь

Когда придет корабль

Вы оделись вечером кисейно

Ив саду стоите убассейна, Наблюдая, как лунеет мрамор

Ипроток дрожит на нем муаром. Корабли оякорили бухты: Привезли тропические фрукты, Привезли узорчатые ткани, Привезли мечты об океане.

А когда придет бразильский крейсер, Лейтенант расскажет Вам про гейзер.

Исравнит… но это так интимно!.. Напевая нечто вроде гимна.

Он расскажет о лазори Ганга, О проказах злых орангутанга, О циничном африканском танце

Ио вечном летуне — «Голландце». Он покажет Вам альбом Камчатки, Где еще культура не в зачатке, Намекнет о нежной дружбе с гейшей, Умолчав о близости дальнейшей… За моря мечтой своей зареяв, Распустив павлиньево свой веер, Вы кнему прижметесь в теплой дрожи, Полюбив его еще дороже…

1911

В госпитале

Елене Семеновой

Внезабудковом вуальном платье, С белорозой в блондных волосах, Навещаешь ты в седьмой палате Юношу, побитого в горах…

И когда стеклянной галереей Ты идешь, улыбна и легка,

Зацветают, весело пестрея, Под ногой цветы половика.

Льется в окна ароматный рокот… Ты вздыхаешь с музыкой в лице Птичье пенье, — и смущенный доктор Мнет в рукенаписанный рецепт…

А больной, разматывая марлю, Не умея чувств своих скрывать, Отставляя рюмку с Беникарло, Проклинает скучную кровать…

И весенней девушкой омаен, Упоен девической весной, Талию твою слегка сжимая, Хочет жить больной!

Декабрь 1911

Любовь единственно…

Любить пленительно одну и ту же, Вполузабвении молить: «Приди! Пригубь уста мои, пригубь и туже Озера страсти запруди!»

Ибронзой верности грудь скандалив, Ручьиться шелестно в извивах душ;

Исочным вечером, когда он палев, Быть каждой женщине, как муж,

Сметь смело чувствовать и труд пчелиный Светло опринципить в своем уме; То — сок из ландыша, то — из малины Ив поцелуе, и в письме…

Пускай же милая твоя не тужит И не устраивает слезоем:

Любить единственно, одну и ту же, — Не надо вечно быть вдвоем!

Мыза Пустомержа

1912. Июль

В пяти верстах по полотну…

Весело, весело сердцу! звонко, душа, освирелься! — Прогрохотал искрометно и эластично экспресс.

Я загорелся восторгом! я загляделся на рельсы! — Дама в окне улыбалась, дама смотрела на лес.

Ручкой меня целовала. Поздно! — но как же тут «раньше»?..

Эти глаза… вы-фиалки! эти глаза… вы-огни! Солнце, закатное солнце! твой дирижабль оранжев! Сяду в него, — повинуйся, поезд любви обгони!

Кто и куда? — не ответит. Если и хочет, не может. И не догнать, и не встретить. Греза — сердечная моль. Все, что находит, теряет сердце мое… Боже, Боже!

Призрачный промельк экспресса дал мне чаруйную боль.

Варш. ж. д.

Май 1912

Nocturne («Навевали смуть былого окарины…»)

Навевали смуть былого окарины Где-то в тихо вечеревшем далеке, — Исирены, водяные балерины, Заводили хороводы на реке.

Пропитались все растенья соловьями И гудели, замирая, как струна.

А в воде — в реке, в пруде, в озерах, в яме Фонарями разбросалася луна.

Засветились на танцующей сирене Водоросли под луной, как светляки. Захотелось белых лилий и сирени, — Но они друг другу странно далеки…

1909

Сказкасиреневой кисти Пастель

Напевая лунные ноктюрны, Бредил Май о призрачной вакханке, Охлаждал свой жар росой из урны,

Искользили ножки, точно санки, Порошею бело-яблоновой. Скованы желанья знойным хмелем…

Иблистая белизной слоновой

Ровных зубок, шепчет Ночь: «Постелем Свадебное ложе на поляне, Набросаем ландышей, азалий Там, где бродят вдумчивые лани, Там, где мы впервые рассказали Сердцем сердцу смутные волненья, Ожидая тщетно выполненья, Как шагов невыясненных в зале»… Тут луна скользнула в аметисте

Глаз царицы, скрытой сонным тюлем, —

Ивспорхнули грезы Мая ульем,

Ивпились в сиреневые кисти…

1909. Октябрь

Полярные пылы (снеговая поэма)

Влюбленная в Северный Полюс Норвегия Вгордой застыла дремоте.

Ленивые лоси! вы серебро-пегие, Ледяное пламя поймете…

И там, где сливается с снегом медведица, Греза ее постоянна… Бледная в экстазе, сомнамбулой светится Так же? как д'Арк Иоанна.

Не быть Северянке любовницей полюса: Полюс — бесплотен, как греза… Стремленья об иглы лесов укололися… Гаснет ее ариозо…

Морей привидения — глыбы ледяные — Точат насмешливо лязги… И марева сыплют пророчества рдяные

Волнам в сердитой припляске…

Дух Полюса чутко тревожит элегия, — Она воплощается в ноте… И гордо вздыхая обманом, Норвегия Вновь застывает в дремоте.

1909. Октябрь

Квадрат квадратов

Никогда ни о чем не хочу говорить… О поверь! — я устал, я совсем изнемог… Был года палачом, — палачу не парить…

Точно зверь, заплутал меж поэм и тревог…

Ни о чем никогда говорить не хочу… Я устал… О, поверь! изнемог я совсем… Палачом был года-не парить палачу…

Заплутал, точно зверь, меж тревог и поэм…

Не хочу говорить никогда ни о чем… Я совсем изнемог… О, поверь! я устал… Палачу не парить!.. был года палачом…

Меж поэм и тревог, точно зверь, заплутал…

Говорить не хочу ни о чем никогда!.. Изнемог я совсем, я устал, о, поверь! Не парить палачу!.. палачом был года!..

Меж тревог и поэм заплутал, точно зверь!..

1910

В предгрозье (этюд)

Захрустели пухлые кайзэрки, Задымился ароматный чай, И княжна улыбкою грезэрки Подарила графа невзначай.

Золотая легкая соломка Заструила в грезы алькермес. Оттого, что говорили громко, Колыхался в сердце траур месс.

Пряное душистое предгрозье Задыхало груди. У реки, Погрузясь в бездумье и безгрезье. Удили форелей старики.

Ненавистник дождевых истерик — Вздрагивал и нервничал дубок.

Я пошел проветриться на берег, И меня кололо в левый бок.

Детонировал бесслухий тенор — На соседней даче лейтенант, Вспыливал нахохлившийся кенар — Божиею милостью талант.

Небеса растерянно ослепли, Ветер зашарахался в листве,

Дождевые капли хлестко крепли, — И душа заныла о родстве…

Было жаль, что плачет сердце чье-то, Безотчетно кмилому влекло.

Япошел, не дав себе отчета, Постучать в балконное стекло.

Яодин, — что может быть противней! Мне любовь, любовь ее нужна!

А княжна рыдала перед ливнем, И звала, звала меня княжна!

Молниями ярко озаряем, Домик погрузил меня в уют. Мы сердца друг другу поверяем, И они так грезово поют.

Снова — чай, хрустящие кайзэрки. И цветы, и фрукты, и ликер,