Воля к истине по ту сторону знания власти и сексуальности
..pdfличная или же не находящая себе покоя из-за ужас ных навязчивостей, муж— импотент, садист или из вращенец, истеричная или неврастеничная дочь, ра но созревший и уже изнуренный ребенок, молодой гомосексуалист, отказывающийся жениться или пре небрегающий своей женой. Это — фигуры, совмеща ющие сбившееся с пути супружество и аномальную сексуальность; расстройство последней они вносят в порядок первого; для системы супружества же они являются поводом отстаивать свои права внутри по рядка сексуальности. Тогда со стороны семьи рожда ется настойчивая просьба— просьба помочь в разре шении этих злосчастных игр между сексуальностью и супружеством; и попав в ловушку этого диспозитива сексуальности, который сделал в нее вклады извне, который способствовал ее укреплению в ее современ ной форме, семья обращает к врачам, к педагогам, к психиатрам, равно как и к священникам и пасторам,— ко всем этим возможным «экспертам» протяжную жа лобу о своем сексуальном страдании. Все происходит так, как если бы она внезапно раскрыла опасный сек рет того, что ей вдалбливали в голову и непрестанно внушали: она, краеугольный камень супружества, явилась началом всех бедствий секса. И вот, начиная по крайней мере с середины XIX века, она устраива ет облаву на малейшие следы сексуальности в себе, вырывает у самой себя тяжелейшие признания, нас тойчиво добивается, чтобы ее выслушали все те, кто может что-то об этом знать, fi открывает себя нас тежь для бесконечного рассмотрения. Семья — это кристалл в диспозитиве сексуальности: кажется, что она рассеивает сексуальность, тогда как на самом деле она ее отражает и преломляет. Благодаря своей про ницаемости и благодаря этой firpe отражений нару жу она является для этого диспозитива одним из на иболее ценных тактических элементов.
Тут, однако, не обошлось без напряжения и без проблем. Несомненно, и здесь Шарко выступает в качестве центральной фигуры. В течение многих лет он был самым именитым среди тех, к кому семьи, за топленные перенасыщавшей их сексуальностью, об ращались как к третейскому судье и попечителю. И первейшей заботой его, принимавшего со всего све та родителей, которые приводили своих детей, му жей, которые приводили своих жен, и жен, которые приводили своих мужей, была забота о том — что он часто советовал и своим ученикам,— чтобы отделить «больного» от его семьи и — дабы лучше его наблю дать — слушать эту последнюю как можно меньше1. Он стремился выделить область сексуальности из сис темы супружества, чтобы лечить ее непосредственно с помощью медицинской практики, техничность и автономность которой были гарантированы невро логической моделью. Вот таким образом медицина переводила на свой счет и в соответствии с правила ми специфического знания ту самую сексуальность, озаботиться которой как важнейшей задачей и вели чайшей опасностью она сама же семьи и побуждала. И Шарко вновь и вновь отмечает, с каким трудом семьи «уступали» врачу пациента, которого они же ему и привели; как они осаждали лечебницы, где па циент содержался на расстоянии, и какими помеха ми они непрестанно затрудняли работу врача. Хотя им не о чем было беспокоиться: терапевт и осущес
1Шарко, з своих Лекциях повторникам^ 7 января 1888 года говорит: «Для ycnenWro лечения молодой истеричной девушки не следует оставлять ее с оТЧ^м и матерью, нужно поместить ее в лечебницу.[...] Знаете ли вы, сколько молодые благовоспитанные девушки плачут по своим матерям, когда с Ними расстаются? ...Возьмем, если угодно, средний случай: полчаса^- Vro не много». В лекции 25 января он добавляет: «В случае исте рии у юношей — что нужно сделать, так это отделить их от матерей. По ка онИ вместе, ничего не выйдет.[...] Порой отец так же несносен, как мать; няилучшим действием поэтому будет устранить их обоих».
твлял свое вмешательство ради того, чтобы вернуть им индивидов, которые могли бы быть сексуально интегрированы в систему семьи; и это вмешатель ство, пусть оно и имело дело с сексуальным телом, не позволяло ему, однако, выражать себя в явном дис курсе. Об этих «генитальных причинах» говорить не следует — такова была произнесенная вполголоса фраза, которую однажды, в 1886 году, подслушало самое знаменитое ухо нашего времени из уст Шарко.
В пространстве этой игры и расположился психо анализ, значительно изменив, однако, распорядок тре вог и перестраховок. Поначалу он и впрямь должен был вызывать недоверие и враждебность, поскольку, доводя до предела урок Шарко, он предпринял рас смотрение сексуальности индивидов вне контроля семьи; он извлек на свет эту сексуальность саму по се бе, не прикрывая ее неврологической моделью; более того, тем анализом семейных отношений, который он проделал, он поставил их под вопрос. Но вот пси хоанализ, который в своей технической части, каза лось бы, поместил сексуальные признания вне суве ренитета семьи, обнаруживает в самой сердцевине этой сексуальности в качестве принципа ее образова ния и шифра ее интеллигибельности закон супружес тва, запутанные игры женитьб и родственных связей, равно как и инцест. Гарантия, что там, в глубине сек суальности каждого, обнаружится отношение «роди тели-дети», позволяла — в тот самый момент, когда все, вроде бы, указывало на обратный процесс,— сох ранить прикрепление диспозитива сексуальности к системе супружества. Можно было не опасаться тог да, что сексуальность окажется по своей природе чуж дой закону: им-то она и конституировалась. Родители, не бойтесь отводить своих детей на анализ: он научит их, что, во всяком случае, именно вас-то они и любят. Дети, не слишком переживайте, что вы не сироты, что
вы всегда найдете в глубине себя Мать-Объект или верховный знак Отца: именно через них вы и получа ете доступ к желанию. Отсюда — после такой сдер жанности — это неумеренное потребление анализа в тех обществах, где диспозитив супружества и система семьи нуждались в укреплении. Ибо это и есть одна из основных точек всей этой истории диспозитива сексу альносги: он родился вместе с технологией «плоти» в классическом христианстве, с опорой на системы суп ружества и регулирующие их правила; сегодня, одна ко, он играет обратную роль — именно он и стремит ся поддержать прежний диспозитив супружества. От нравственного наставления до психоанализа, диспозитивы супружества и сексуальности, поворачиваясь друг относительно друга в соответствии с тем медлен ным процессом, которому вот уже более трех веков, поменялись местами; в христианском пастырстве за кон супружества кодировал эту плоть, которую как раз тогда и обнаруживали, и навязывал ей с самого нача ла все еще юридическую арматуру, с приходом же пси хоанализа именно сексуальность дает плоть и жизнь порядкам супружества, насыщая их желанием.
Областью, об анализе которой пойдет речь в следу ющих за этим томом работах, и является, стало быть, этот диспозитивсексуальности: его образование на осно ве христианской «плоти»; его разворачивание через те четыре важнейшие стратегии, которые сложились в XIX веке,— сексуализацию ребенка, истеризацию жен щины, спецификацию извращений и регулирование рождаемости,— через все эти стратегии, проходящие сквозь семью, по поводу которой следовало бы хоро шенько понять, что она была не запрещающей силой, но, напротив, главнейшим фактором сексуализации.
Первый момент соответствовал бы необходимос ти образовывать «рабочую силу» (стало быть — ни какой бесполезной «растраты», никакого расточи-
тельсгва энергии, все силы — только для работы) и обеспечивать ее воспроизводство (институтбрака, ре гулируемое изготовление детей). Второй момент со ответствовал бы той эпохе Sputkapitalismus, когда эк сплуатация наемного труда не требует уже таких на сильственных и физических принуждений, как в XIX веке, и когда политика тела не нуждается больше в выпадении секса или в его ограничении только вос производящей ролью; политика эта проводится, ско рее, через его множественное канализирование в кон тролируемые обороты экономики: сверхрепрессив ная — как говорят — десублимация.
Однако, если политика секса задействует уже не столько закон запрета, сколько целый технический ап парат, если речь идет, скорее, о производстве «сексу альности», а не о подавлении секса, то следуетотказать ся от подобного членения, открепить анализ от проб лемы «рабочей силы» и, безусловно, отбросить диф фузный энергетизм, который поддерживает тему по давляемой в силу экономических соображений сексу альности.
4. Периодизация
История сексуальности, если центрировать ее на меха низмах подавления, предполагаетдва разрыва. Один— в XVII веке: рождение главнейших запретов, придание значимости исключительно взрослой и супружеской сексуальности, императивы приличия, обязательное избегание тела, приведение к молчанию и императив ные стыдливости языка; другой — в XX веке (мень ше, впрочем, разрыв, нежели отклонение кривой): это момент, когда механизмы подавления начали будто бы ослабевать; когда будто бы совершился пе реход от непреложных сексуальных запретов к извес тной терпимости по отношению к до- и внебрачным связям; когда будто бы ослабла дисквалификация
«извращенцев», а их осуждение законом отчасти сгла дилось; когда табу, тяготевшие над детской сексуаль ностью, по большей части оказались якобы снятыми.
Следует попытаться проследить хронологию этик происшествий: изобретений, инструментальных му таций, остаточных явлений. Но существует еще и ка лендарь ихупотребления, хронология их распростра нения и тех эффектов (подчинения или сопротивле ния), которые они индуцируют. Эти множественные датировки, конечно же, не совпадают с тем извес тным циклом подавления, который обычно помеща ют между XVII и XX веками.
1. Хронология самих по себе техник уходит дале ко в прошлое. Точку их образования следует искать в практиках покаяния средневекового христианства или, скорее, в двойной серии, образуемой обязатель ным, исчерпывающим и периодическим признани ем, которое предписывалось всем верующим. Латеранским собором — с одной стороны, и методами ас кетизма, духовного упражнения и мистицизма, кото рые особенно интенсивно разрабатывались начиная
с XTV века — с другой.
Сначала Реформация, затем Тридентский собор маркируют важную мутацию и раскол в том, что мож но было бы назвать «традиционной технологией пло ти». Раскол, глубина которого не должна недооцени ваться; это не исключает, однако, определенного па раллелизма католических и протестантских методов исповедывания совести и пастырского руководства: и тут и там вместе со всякого рода ухищрениями ус танавливаются способы анализа «вожделения» и его выведения в дискурс. Это была богатая и рафиниро ванная техника, которая, начиная с XVI века, разви валась благодаря длительным теоретическим разра боткам и фиксировалась в формулах, которые могли бы выступить символом для умеренного ригоризма
Альфонса де Лигуори — с одной стороны, и для уэслиевской педагогики — с другой.
Так вот, в том же самом конце XVIII века и в силу причин, которые еще нужно будет установить, рож дается совершенно новая технология секса; новая — поскольку, не будучи действительно независимой от тематики греха, в главном она ускользала от инсти тута церкви. Через посредство педагогики, медици ны и экономики она превращала секс в дело не прос то светское, но в дело государственной важности; и более того: в дело, внутри которого и социальное те ло в целом и почти каждый из его индивидов призы вались поставить себя под надзор. Новая еще и пото му, что технология эта развивалась по трем осям: пе дагогики, нацеленной на своеобразную сексуальность ребенка, медицины, нацеленной на сексуальную фи зиологию женщины и, наконец, демографии, имею щей целью спонтанное или согласованное регулиро вание рождаемости. «Грех юности», «нервные болез ни» и «мошенничества с деторождением» — как поз же назовут эти «пагубные секреты» — маркируют, та ким образом, три привилегированные области этой новой технологии. Для каждой из них технология эта, конечно же, подхватывает — не без того, чтобы их при этом упростить,— методы, уже сформирован ные христианством: детская сексуальность выступила в качестве проблемы уже для духовной педагогики христианства (небезразлично, что первый трактат, посвященный греху «мягкотелости», был написан в XV векеЖерсоном, воспитателем и мистиком, и что сборник Онания, составленный Деккером в XVIII ве ке, воспроизводит слово в слово примеры, приводив шиеся англиканским пастырством); в свою очередь, медицина нервов и истерических припадков подхва тывает в XVIII веке область анализа, уже определен ную к тому моменту, когда феномены одержимости
обнажили серьезный кризис столь «нескромных» практик нравственного руководства и духовного исповедывания (нервная болезнь — это не есть, конечно же, истина об одержимости; но нельзя сказать, что ме дицинаистерии никак не связана с прежней практикой руководства «одержимыми» женщинами); и, наконец, кампании по поводу рождаемости переводят в другую форму и перемещают на другой уровень контроль за супружескими отношениями, рассмотрение которых стакой настойчивостью производилось христианским покаянием. Явная преемственность, которая не меша ет, однако, фундаментальной трансформации: техно логия секса, начиная с этого момента, будет упорядо чиваться преимущественно институтом медицины, требованием нормальности и скорее проблемой жиз ни и болезни, нежели вопросом смерти и вечной кары. «Плоть» низводится до организма.
Эта мутация располагается на повороте от XVIII к XIX веку; она открыла дорогу множеству других, из неё проистекающих трансформаций. Вначале одна из них отделила медицину пола от общей медицины те ла; она обособила половой «инстинкт», который да же без органических изменений может представлять собой конститутивные аномалии, приобретенные от клонения, хронические заболевания и патологичес кие процессы. Индикатором здесь может служить Сексуальная психопатия Генриха Каана, вышедшая в 1846 году: с этих пор начинается относительная автономизация пола по отношению к телу и, соответ ственно этому, появление медицины, некой «ортопе дии», которая для пола якобы характерна,— словом, открытие этой обширной медикопсихологической области «извращений», которая в скором времени должна будет принять эстафету прежних моральных категорий распутства и излишества. В то же самое время анализ наследственности поставил секс (сексу
альные отношения, венерические болезни, брачные союзы, извращения) в позицию «биологической от ветственности» по отношению к роду: секс не только может быть поражен своими собственными болезня ми, но он может, если его не контролировать, либо передавать, либо создавать болезни для будущих по колений; он, таким образом, оказывается в основе це лого патологического капитала рода. Отсюда — ме дицинский, но также и политический проект органи зации государственного управления браками, рожда емостью и продолжительностью жизни; пол и его плодовитость должны подлежать регулированию. Медицина извращений и программы улучшения ро да были двумя важнейшими инновациями в техноло гии секса второй половины ХЕК века.
Инновациями, которые легко сочленялись, пос кольку теория «дегенерации» позволяла им бесконеч но отсылать друг к другу, она объясняла, каким обра зом наследственность, чреватая различными заболева ниями — безразлично: органическими, функциональ ными или психическими — производит в конечном счете сексуального извращенца (загляните в родослов ную какого-нибудь эксгибициониста и гомосексуалис та: вы непременно там найдете разбитого односторон ним параличом предка, чахоточного родителя или дя дю, пораженного старческим безумием); но она объяс няла и то, каким образом сексуальное извращение ве ло к вырождению потомства: детскому рахитизму, бесплодию следующих поколений. Связка «извраще- ние-наследственность-дегенерация» конституировала прочное ядро новых технологий секса. И не нужно ду мать, что речь здесь идет всего лишь о некой медицин ской теории, научно несостоятельной, злоупотребля ющей морализированием. Площадь ее рассеивания была обширной, а внедрение ее — глубоким. Психи атрия, но также и юриспруденция, судебная медици
на, инстанции социального контроля* надзор за опас ными или находящимися в опасности детьми в тече ние долгого времени функционировали «к1адегенера ция», в духе системы «наследственность-извращение». Целая социальная практика, по отношению к которой государственный расизм явился ее отчаянной, но вмес те с тем и связной формой, дала этой технологии сек са опасную мощь и далеко идущие последствия.
Нельзя верно понять все своеобразие положения психоанализа в конце XIX века, если не видеть того разрыва, который он произвел по отношению к этой великой системе дегенерации: он подхватил проект не кой медицинской технологии, сопряженной с сексу альным инстинктом, но постарался освободить ее от еесоотнесенности с наследственностью и, следователь но — от всех и всяких форм расизма и евгенизма. Те перь можно, конечно, припоминать то, что было у Фрейда от воли к нормализации, равно как и изобли чать туроль, которую в течение многих лет играл инсти тут психоанализа. Однако внутри той большой семьи технологий секса, уходящей корнями далеко в исто риюхристианского Запада, и среди тех из них, что про извели в XIX веке медикализацию секса, психоанализ был вплоть до сороковых годов нашего века именно той технологией, которая решительно противостояла политическим и институциональным эффектам систе мы «извращение-наследственность-дегенерация».
Понятно, что генеалогия всех этих техник — с их мутациями и перемещениями, с их непрерывностями и разрывами — не совпадает с гипотезой великой реп рессивной фазы, торжественное открытие которой состоялось будто бы в классическую эпоху, а долгая це ремония закрытия растянулась на весь XX век. Скорее, здесь имела место бесконечная изобретательность, постоянное размножение методов и способов, с двумя моментами особой плодовитости в этой пролифериру