558_Obshchestvo,_politika,_finansy_2014_

гипостазированными версиями представлений о морали и нравственности. Утилитаризм же, в конечном счете, тяготеет к отождествлению морали с целесообразностью, что неизбежностью приводит к тому, что люди начинают восприниматься с точки зрения их полезности тому или иному социуму, а, следовательно, подразделяться на продуктивные и непродуктивные социальные типы. По существу вещей, доведение этической позиции утилитаристов до логического конца неизбежно делает саму мораль и нравственность совершенно излишними в обществе. Этический сентиментализм или теория нравственного чувства также крайне ограничен в своих ценностных и антропологических основаниях, ибо все богатство нравственной жизни человека явно не может быть сведено к излучению благожелательной эмоции, являющейся всего лишь скромной «частью» нравственных переживаний человека и потому не способной претендовать на теоретическое обоснование предметного содержания всей его нравственной жизни. Да и вообще установка на проявление благожелательной эмоции, быть может и вполне позитивная в своей интенции, тем не менее, является всего лишь маской, прикрывающей подлинные чувства человека. Более того, чрезмерная благожелательность человека ко всем и каждому, практикуемая как основание социальной этики, по какому-то загадочному закону нравственной инверсии иногда оборачивается крайней жестокостью в семье, интимных отношениях и пр.

Итак, рационализм в этике, сугубо рассудочное конструирование различных версий обоснования морали, не только существенно обедняет ее содержание, но делает ущербной и саму нравственную жизнь человека. Односторонность этических теорий оборачивается феноменом одномерного человека, описанного Г. Маркузе. При этом подлинно парадоксальным выводом, конкретизирующим это сложное и во многом противоречивое состояние западноевропейской этической теории, является то, что все эти многочисленные и разрозненные этические понятия так или иначе претендуют стать принципами нравственного существования человека или, проще говоря, заявить о себе как о некой всеобщности, с безусловностью распространяющейся на нравственную жизнь всех людей без исключения, независимо от их ментальностей, образа жизни, истории, быта и традиций, культуры и религиозных убеждений.

Что касается русской этической мысли, то она питалась в основном из двух источников: 1) духовно-нравственного опыта восточно-христианской традиции, тяготевшей к воссозданию целостного образа человека в единстве его рациональности и духовности; чувственности и созерцательности; деятельного житейского активизма и этического идеализма, предполагающего бескорыстное служение ценностям; 2) отечественной художественной литературы, стремившейся к воспроизведению полноты и значительности нравственных переживаний человека, независимо от его социального положения, ранга и воззрений на жизнь. Отечественная этическая мысль ввела антропологию в самое существо этического знания, и фактически открыла новый предмет его – нравственную жизнь человека со всеми коллизиями и переживаниями им извечных этических тем, бывших для западноевропейской этики всего лишь

11

достоянием абстрактного теоретизирования. Этот поворот русской мысли, преобразованный новыми озарениями национального этического гнозиса, по существу сформировал и обозначил новый тип этики, который условно можно назвать этикой переживаний. Представляющий собой по своему чрезвычайно значительный и глубокий, интеллектуально разнообразный и иногда даже оформленный доктринально нравственно-психологический аффект ее авторов, мучительно остро реагирующих на зло и несправедливость, царящие в мире, а также сложности морального бытия человека (будь то христианская этика сострадания Ф.М. Достоевского, непротивление злу насилием Л.Н. Толстого, этика сопротивления злу силою И.А. Ильина или разросшаяся до своеобразного этического эволюционизма попытка «оправдания добра» В.С. Соловьева и т. д. и т. п.), этика переживаний противостоит западноевропейской этике принципов как по содержательным, так и по формальным основаниям. Однако главное отличие состоит в области этического праксиса. Так если в одном случае перед нами предстает ничто иное как этизированный разум человека, гипертрофировавший все богатство его нравственного бытия до абстрактных понятий и категорий; то в другом – эмоционально-переживательная реакция, гипостазировавшая сложную этическую рефлексию человека до психологически углубленных нравственных состояний. Поэтому если в западноевропейской этике исходная посылка заключается в том, чтобы предельно рациональным образом гармонизировать отношение личности и общества, дабы социальный порядок не нарушался непомерными притязаниями отдельных индивидов; то в отечественной этике в существе разнообразных ее версий и вариантов лежат моральные переживания ее творцов, стремящихся либо всецело изменить природу человека, либо – еще более радикально – переделать все нравственное бытие человека и общества «по новому штату» (выражение Ф.М. Достоевского), вплоть до радикальной перестройки его метафизических, онтологических, антропологических и социальных оснований. И коль скоро западноевропейский философ в основном мыслит мораль, представляя этическое знание как объективированный в понятиях всеобщий моральный закон; то отечественные мыслители воспринимают этику как теоретическое и духовное обоснование необходимости борьбы со злом и несправедливостью, уменьшения страданий людей, также тяготеющую к общезначимости. Необходимо признать, что этот тип этического знания, несмотря на несомненную гуманистическую интенцию, содержит в себе серьезные угрозы для жизни человека и общества. Н.А. Бердяев, размышляя над страницами романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы», писал: «В основе вопроса Ивана Карамазова лежит какая-то ложная русская чувствительность и сантиментальность, ложное сострадание к человеку, доведенное до ненависти к Богу и божественному смыслу мировой жизни. Русские сплошь и рядом бывают нигилистами-бунтарями из ложного морализма. Русский делает историю Богу из-за слезинки ребенка, возвращает билет, отрицает все ценности и святыни, он не выносит страданий, не хочет жертв. Но он же ничего не сделает реально, чтобы слез было меньше, он увеличивает количество пролитых слез, он делает революцию, которая вся основана на

12

неисчислимых слезах и страданиях. В нигилистическом морализме русского человека нет нравственного закала характера, нет нравственной суровости перед лицом ужасов жизни, нет жертвоспособности и отречения от произвола. Русский нигилист-моралист думает, что он любит человека и сострадает человеку более, чем Бог, что он исправит замысел Божий о человеке и мире»[3, 265]. Некоторая категоричность данного высказывания не отменяет заключенного в ней рационального зерна, и может быть применена в анализе специфики отечественной этической мысли. Для иллюстрации этого тезиса сошлемся на учения Л.Н. Толстого и его идейного противника — И.А. Ильина. Великий писатель, удрученный злом и несправедливостью, царящими в мире, создал этику непротивления злу силой, практическое осуществление которой было бы насилием над природой человека и увеличением зла в мире. И.А. Ильин, автор знаменитой книги «О сопротивлении злу силою», пережив ужасы революции, «военного коммунизма» и гражданской войны в России, напротив, полагал, что в определенные периоды истории или в некоторых жизненных ситуациях, зло должно пресекаться силой, вплоть до физического уничтожения злодея. Для решающей победы над злом мира, по мнению мыслителя, нужно выпестовать особый тип человека, названный им «меченосцем», который должен, по сути дела, быть «профессиональным» борцом со злом, не брезгующим никакими средствами для реализации своих «благородных» целей. Разумеется, такое решение проблемы борьбы со злом также является теоретически и духовно сомнительным и чрезвычайно опасным в социальном плане.

Литература

1.Соловьев В.С. Кризис западной философии (против позитивистов) // Соловьев Вл. Сочинения: в 2 т. М., 1988. Т. 1.

2.Соловьев В.С. На пути к истинной философии // Соловьев Вл. Сочинения: в 2 т. М., 1988. Т. 2.

3.Бердяев Н.А. Духи русской революции // Вехи. Из глубины. М., 1991.

КАТАСТРОФЫ И БЕЗОПАСНОСТЬ: СТРАТЕГИЯ УПРАВЛЕНИЯ КАЧЕСТВОМ ЖИЗНИ В ОБЩЕСТВЕ РИСКА

Щекотин Е.В. НГАСУ, Новосибирск e-mail: evgvik1978@mail.ru

Немецкий социолог Г. Бехманн отмечает, что современное общество устроено парадоксально – оно одновременно повышает безопасность и ненадежность [1, с. 75]. На наш взгляд точнее будет: современное общество структурируется вдоль оси безопасное-ненадежное. М. Фуко называет его «общество безопасности» или «гарантийно-страховое» общество [2, с. 47–48]. В своей работе «Безопасность, территория, население» М. Фуко показывает трансформацию отношений государства и населения. Вплоть до Нового

13

времени основная задача государства была предоставлять территорию и гарантировать целостность границ. Сегодня задача государства – дать гарантию «от всего, что может породить неуверенность, несчастный случай, ущерб, риск». Расширяется «поле безопасности»: в понятие безопасности включаются все новые сферы жизни, объекты, явления. Государство как гарант безопасности принимает на себя полномочия в сферах общества весьма далеких от изначальных целей обеспечения целостности территории и сохранения мира: в поле безопасности захватываются вопросы социальной защиты, здравоохранения, образования, правоотношений, экономики (экономическая безопасность), жизнеобеспечения (напр., продовольственная безопасность, экологическая безопасность и проч.) и т. п. «Государство, гарантирующее безопасность… обязано вмешиваться во всех случаях, когда течение повседневной жизни нарушается каким-либо исключительным событием»

[2, с. 46].

Хорошо заметно это расширение «поля безопасности» на примере Стратегии национальной безопасности РФ (2009): помимо непосредственных направлений обеспечения национальной безопасности, таких как национальная оборона и государственная и общественная безопасность, в Стратегию включены такие направления как повышение качества жизни граждан, экономический рост, наука, технологии и образование, здравоохранение, культура и экология. Эти задачи являются достаточно новыми для государства

– они появляются в последние 100–200 лет. Поле безопасности охватывается новые пространства, это требует пересмотра самого содержания понятия безопасность.

Функция государства по поддержанию целостности границ трансформируется в одну из разновидностей безопасности – национальную безопасность. Но число видов безопасности, которые включаются в область компетенции государства, становиться больше: начиная от экономической и заканчивая духовной безопасностью. Сегодня проблема сохранения границ в прямом военном противостоянии практически не стоит (или стоит не так остро как 50–70 лет назад). Достижение господства переводится в иное измерение, где действуют абстрактные системы поддержания повседневных практик. Это не борьба идей и не информационные битвы: это уровень нашей обыденной жизни, повседневных взаимодействий, материальной организации «быта».

Американский социолог Х. Молоч замечает, что в основе модели безопасности, которую использует современное государство, лежит «милитаристическая» логика, основанная на идее секретности [3, с. 156]. Однако когда такая логика экстраполируется на иные системы общества, прямо не связанные с процессами войны и мира, на сферу повседневности, она во многом оказывается бессильна. Так, она уже не работает, когда используется для предотвращения терактов. Усиление секретности и контроля не позволяет избавиться от терроризма. Террористы приспосабливаются быстрее к новым запретам и ограничениям, чем государственные органы, т. к. они действуют на

14

уровне повседневных процессов, которые государство не может контролировать полностью.

Причина, по которой прежняя логика обеспечения безопасности, перестает работать, кроется в онтологических особенностях самого современного общества. Если еще несколько десятилетий назад катастрофы, аварии, теракты, экономические кризисы, биржевые крахи и другие режимы нарушения «нормального» порядка повседневности были чем-то исключительным, то сегодня они становятся элементом повседневности. Они становятся обыденными явлениями. У. Бек, характеризуя современное общество как «общество риска» отмечает: «Общество риска есть общество, чреватое катастрофами. Его нормальным состоянием грозит стать чрезвычайное

фатальное нарушение нормального режима повседневности, мира «рутинного») перестают быть чем-то уникальным, единичным. Они «вживаются» в порядок «нормальной жизни». Свою роль здесь играют, безусловно, средства массовой информации, транслируя подробности о катастрофах, тем самым, приближая далекие события к нашей жизни. Но в первую очередь, это связано с формированием катастрофического сознания.

Катастрофа становиться не следствием реализации угрозы, а результатом актуализации рисков. Важно подчеркнуть различие между этими понятиями: угроза – четко идентифицируемое опасное событие, оно известно, и часто закреплено в культуре, т. е. угроза уже существует как актуальная реальность. Системы безопасности, построенные на принципах милитаристической логики, направлены на противодействие именно угрозам, и все меры в рамках этих систем имеют целью нейтрализацию неблагоприятных последствий таких угроз-катастроф, идет ли речь о войне, извержении вулкана или аварии на АЭС.

Природа риска принципиально иная. Риск – это событие слабо идентифицируемое, порожденное неопределенностью (онтологической и гносеологической) и несущее в себе характерные черты этой неопределенности. Риск – это свойство среды, «жизненного пространства»; он существует как некоторая возможность, как потенциальная (может быть, виртуальная) реальность, которой еще предстоит актуализироваться в область действительного. Риск в большей мере «латентное» бытие, чем наличное.

О.Н. Яницкий отмечает, что современная катастрофа является «актуализацией средового риска, средовым риском в действии» [6, с. 7]. Но способы актуализации риска, ее механизмы и формы могут быть разнообразны и непредсказуемы, поэтому последствия таких катастроф во многом случайны, не прогнозируемы, и поэтому плохо поддаются калькуляции. Широко принятое определение величины риска как произведения вероятности события на размер возможного ущерба представляет собой лишь очень грубую оценку, которая

15

позволяет только «прикинуть на глазок» масштаб возможных поражений. Эта формула построена на двух допущениях: статистика происшествий и принятая «норма» потерь. Но когда мы имеем дело с событиями по типу «черного лебедя», то здесь применение статистики не возможно, как правило, ее просто нет. Оценка возможного ущерба тоже представляет собой проблему, т. к. его произвести его в полной мере сложно – можно упустить нюансы, которые приведут к большим потерям в будущем. Например, можно оценить прямой материальный ущерб от разрушения каких-то объектов, но учесть косвенные потери (социальные, экономические, политические, репутационные и т. п.) практически не возможно в данный момент, эти потери имеют длительный период реализации.

Появление рисков как полноправных актантов социального действия ставит перед системами безопасности иные задачи, чем те которые были обусловлены существованием угроз. Существующие системы безопасности не справляются с действием современных катастроф, они не учитывают их специфику, и за счет того, что увеличивают секретность и некомпетентность, вносят дополнительную лепту в увеличение рисков возможных потерь.

Литература

1.Бехманн Г. Современное общество: общество риска, информационное общество, общество знания. – М.: Логос, 2010.

2.Фуко М. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью. – М.: Праксис, 2006. – Ч. 3. – 320 с.

3. Корбут А.М. порядок на местах, или Борьба с безопасностью // Социологическое обозрение. Т. 11. № 3. 2012. С. 155–163.

4.Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. – М.: ПрогрессТрадиция, 2000.

5.Штомпка П. Социология социальных изменений. – М.: Аспект-Пресс,

1996.

6.Яницкий О.Н. Массовая мобилизация: проблемы теории // СОЦИС. 2012. № 6. С. 3–12.

16

Секция 1

ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ

НЕТРАДИЦИОННАЯ ОРИЕНТАЦИЯ – ПУТЬ К СМЕРТИ

Архипцова Ю.В. СибГУТИ, Новосибирск

e-mail: yuria@ro.ru, тел.: 8-923-144-00-46

За последние годы все чаще обсуждаются права ЛГБТ-меньшинств. Данный вопрос остро стоит в международном масштабе. Политики разворачивают и используют эту тему в своих предвыборных кампаниях, а так же для повышения политических рейтингов и формирования собственного имиджа. В России в июне 2013 года Владимир Путин подписал закон с запретом «пропаганды» гомосексуализма среди несовершеннолетних. И уже сегодня мы слышим и читаем, что за последние годы нетерпимость к гомосексуалистам в России резко пошла вверх. А тем временем во Франции проходят массовые демонстрации против предложения расширить права однополых пар, а именно: против усыновления детей такими семьями, против разрешения искусственного оплодотворения и использования суррогатных матерей.

Прежде чем обсуждать права людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией необходимо выяснить первопричину возникновения человека с нарушенной сексуальной самоидентификацией. Всем известно, что гомосексуалистами не рождаются, ими становятся. Обратив внимание на временной вектор, показывающий основные вехи развития человека как личности от рождения и до глубокой зрелости, можно с уверенностью говорить, что в большинстве своем людьми с нарушенной сексуальной самоидентификацией становятся сразу после периода сексуального развития. То есть приблизительно от 16 до 30 лет. Дело в том, что дети обоих полов вначале идентифицируются с матерью, которая является первым объектом любви, но перед мальчиком стоит дополнительная задача переидентификации от матери к отцу. Ребенок, работает не только над приобретением идентичности, своего «я», но и над обретением гендера, своего пола. Для мальчика отец является наиболее важной фигурой в процессе идентификации. Если отец является отзывчивым, соучаствующим, подающим пример, то мальчик будет постепенно отдаляться от матери и отождествлять себя с отцом. Если же отец груб, резок, безразличен и отстранен, то психика мальчика будет нарушенной, ребенок почувствует себя ненужным, и, впоследствии, возвращаясь от игнорирующего отца к матери, чтобы пережить стресс отстранения, откажется от достижения своей природной маскулинности. Отец представляет собой переход ребенка из детства не просто во взрослый мир, а в мир мужчины, в аскетичный мир. Обнаруживая отстраненного отца, ребенок

17

становится отстраненным от отца так же, и от всего, что олицетворяет собой отец. И как следствие отрицания отца и продолжения идентификации себя с матерью вместо того, чтобы пытаться обрести собственную мужественность, порождающую силу, чтобы двигаться вовне, попытаться воздействовать на мир, он предпочитает остаться в роли мечтательного маленького пай-мальчика. Он отстранен не только от отца и других мальчиков, но и от собственной мужественности и своего мужского тела. Следовательно, гей-идентичность является продуктом мифотворчества группы людей, пытающихся скрыть коллективные эмоциональные раны, результатом процесса, одобренного современной культурой. Это мнимое провозглашение полного и окончательного обретения подлинной идентичности через «геевость», является, возможно, наиболее опасной из всех искусственно сконструированных ролей, испробованных молодым человеком, находящимся в поисках собственной идентичности и принадлежности. Одним из преимуществ членства в гейсубкультуре является поддержка и подкрепление, которые он получает, обращаясь к фантазии как методу решения проблем.

Правительство, разрешая однополые браки, как символ стремления к всеобщему равенству и отсутствию препятствий для «любящих сердец», подливает масло в огонь, разжигая бестолковые споры и создавая видимость работы и заботы о своем народе. Происходит поощрение прогрессии душевной травмы приобретенной еще в детстве. Психологические проблемы отдельных личностей становятся поводом и возможностью перевернуть все с ног на голову, подготавливая законопроекты, организуя сообщества, митинги и прочее, и заставить весь мир обсуждать проблему не в том ключе, в котором она логично должна обсуждаться. То, что должно решаться посредством медицины и психологии, решается посредством закона, жестко и глупо. Это равносильно тому, что мы будем решать, имеют ли право люди с легкой формой шизофрении создавать семьи и усыновлять детей. Для вхождения в Евросоюз необходимо принять закон (законы) легализующий однополые браки. Подобное извращенное «проявление уважения к правам человека» приведет к ликвидации института семьи. В «больных» семьях (читай: в семьях с супругами с нарушенной сексуальной самоидентификацией) дети не смогут идентифицироваться в соответствии со своей логичной природой, что соответственно приведет к порождению еще большего числа больных людей. Это путь к больному обществу, где настоящие ценности потеряют свой смысл. Это путь к деградации человека как личности и вырождению наций, народов и всего человечества. Нетрадиционная ориентация — это культура смерти и отрицание будущего.

18

ЭКОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ И «НООСФЕРА» В.И. ВЕРНАДСКОГО

Балабан И.В. СибГУТИ, Новосибирск

e-mail: irina.balaban@bk.ru, тел.: 8-913-466-07-03

Философия придаeт гуманистическую направленность научному знанию, оценивая и намечая пути дальнейшего развития, в силу чего, философии в изменении общества отводится важная роль.

При разработке решений экологической проблемы многие исследователи обращаются к идее Вернадского о переходе биосферы в ноосферу (как осознанного, разумного процесса преобразований отношений между природой и человеком, ведущего к гармонизации этих отношений), но при этом у большинства авторов нет единого понимания, как самого понятия «ноосфера», так и момента начала ее становления. У Вернадского в его трудах в полной мере представлен только один аспект взаимодействия человека и природы – единство человека и биосферы, носящее глобальный характер. Если на уровне биосферы регуляция обеспечивается естественной самоорганизацией, то на уровне взаимодействия биосферы и общества не должны преобладать стихийные процессы, взаимодействие должно осуществляться на разумной основе.

Каждая цивилизация стремится реализовать свои философские ценности, для ноосферной цивилизации характерны свои духовные ценности, связанные с гармонизацией отношений между обществом и природой. Выход из кризиса видится именно в ноосферном пути развития, критическом анализе тех ценностей, которые лежат в основании современной цивилизации потому, что проблема формирования духовных ценностей затрагивает коренные вопросы мировоззрения человека (цель и смысл жизни, соотношение идеала ноосферного развития к прошлому, настоящему и будущему). Обществу сложно влиять на процесс своего развития, если оно не в состоянии адекватно оценивать свое прошлое, извлекать из него ценное и необходимое для дальнейшего развития. Необходимо понимание процессов, происходящих в обществе, а правильное понимание дает возможность качественного управления. Значит, современная философия должна выработать новые – ноосферные ценности и заменить ими устаревшие нормы и идеалы, т. к. человечество способно выжить только при исключении насилия над человеком, природой. Отсюда и потребность в формировании нового типа личности – ноосферного (как носителя ноосферных ценностей).

Концепция ноосферного развития строится на основе ноосферных ценностей, создаваемых благодаря культуре. Специфическое свойство культуры – это то, что социальный опыт не наследуется генетически, а передается из поколения в поколение только методами обучения, воспитания,

19

подражания. Таким образом, в процессе обучения и воспитания должны формироваться духовные ценности ноосферного общества.

Для построения ноосферного общества необходимы кардинальные изменения в культуре, чтобы посредством образования и воспитания изменять сознание и мировоззрение людей, тем самым формируя личность с ноосферным поведением.

КОМПЛЕКСНЫЙ ЭКОЛОГИЧЕСКИЙ МОНИТОРИНГ ОКРУЖАЮЩЕЙ СРЕДЫ В РЕЖИМЕ РЕАЛЬНОГО ВРЕМЕНИ

Батыев Р.Г., Батыев Р.Р.

КГУ, Каршинский филиал ТУИТ, Карши (Узбекистан) e-mail: rbatiev@gmail.com, тел.: +998759478585

Масштабы антропогенного воздействия на природу огромны и особенно ощутимы в сфере сельского хозяйства. Источники загрязнения здесь весьма разнообразны: промышленные отходы, бытовые отходы, загрязнение пашни горюче-смазочными отработанными материалами, ядовитыми химическими веществами и другие. Чтобы оценит загрязненность окружающей среды большую роль играет мониторинг. Вести мониторинг окружающей среды по старым способам когда во всем мире идет бум информационных технологии казалось бы мало эффективным, потому что на сегодняшней день не одну отрасль нельзя представить себя без информационных технологии в том числе экологическую сферу. И здесь мы постарались использовать информационные технологии в экологическом мониторинге окружающей среды.

По объектам наблюдения различают: атмосферный, воздушный, водный, почвенный мониторинг. Существует классификация систем мониторинга по факторам источникам и масштабам воздействия.

Мониторинг факторов воздействия – мониторинг различных химических загрязнителей и разнообразных природных и физических факторов воздействия. Классификация систем мониторинга может основываться и на методах наблюдения.

Химический мониторинг – это система наблюдений за химическим составом атмосферы, осадков, поверхностных и подземных вод, почв и контроль за динамикой распространения химических загрязняющих веществ.

Наиболее универсальным и эффективным является комплексный экологический мониторинг окружающей среды в режиме реального времени. Комплексный экологический мониторинг окружающей среды в режиме реального времени – это организация системы наблюдения за состоянием объектов окружающей природной среды для оценки их фактического уровня загрязнения и предупреждения о создающихся критических ситуациях в реальном времени (онлайн).

20