Zarema_Kipkeeva_-_Severny_Kavkaz_v_Rossiyskoy_imperii_narody_migratsii_territorii

41 Вошедшая в состав России Кабарда из военного плацдарма превратилась

в политический, и роль ей отводилась чрезвычайно важная, выписанная искусной рукой императрицы. Соседние с Кабардой независимые народы, попадая в разряд её «подданных», входили в «число кабардинцев», тем самым Россия могла бы получить их без дипломатических объяснений с Османской империей. Но самим кабардинским князьям императрица не доверяла, видя причину их частых измен в нетвёрдости политического устройства и отсутствии единовластия, напоминая Медему, как в 1767 г. молодой Мисост Баматов, сын самого верного российским властям Магомета Атажукина, «не только предуспел было всех кабардинских владельцев развратить, но и принудить их оставить древнее своё жилище и удалиться от наших границ к Бештовым горам, и откуда вы их неинако назад уже возвратили, как имея в руках силу»28.

Лояльность кабардинских князей российские власти надеялись укрепить присоединением к ним новых подвластных – солтанаульцев. Пользуясь военным временем, императрица планировала привлечь на свою сторону и остальных кубанских ногайцев, подданных Крымского хана. Поэтому перед приставом она поставила вполне определённую цель: «Таганову завести пересылки с татарами, его родственниками, и употребить их к тому орудием, изъясняя им самим, а через них и прочим, коим образом по самому и мест из положению отделённому от Крыма морским проливом, пристойно быть им в здешнем подданстве, в которое вступя, останутся по прежнему свободными во внутреннем своем обращении»29. Таганову, скорее всего, и принадлежит главная роль в выводе своих родственников – солтанаульцев на Куму. Они поступили в его ведение вместе с территорией расселения и «были причислены к Кабардинскому приставству»30.

До русско-турецкой войны 1768-1774 гг. поселений ногайцев, абазин, кабардинцев в районе Пятигорья не существовало31. Современные археологи, исследовавшие погребальные памятники Пятигорья, пришли к выводу, что только в конце XVIII в. основным населением стали ногайцы, и тамги,

41

42 изображённые на могильных камнях, соответствуют тамгам крымских ханов

Гиреев и другим крымским знакам. Их «ставили ногайцы и абазины, обитавшие в Пятигорье в конце XVIII – первой половине XIX века и управляемые потомками рода Гиреев»32.

До XVIII в. в Пятигорье существовали карачаевские поселения: около р. Юцы – Хубиевский аул, на р. Подкумок – Бытдаевский аул, на горе Калеж – Биджиевский аул и др.33. Но многолюдные постоянные селения карачаевцев находились в недоступных для врагов верховьях Кубани, Малки и Баксана. Из Пятигорья вытеснение предгорных карачаевцев началось в период русскотурецкой войны 1768-1774 гг. произошло в связи с военно-переселенческой политикой российского правительства по укрупнению Кабарды.

Причину расселения абазин и ногайцев на Куме, а не в Кабарде, можно найти в переписке императрицы с Медемом, которому 3 ноября 1769 г. она писала о переселении на кабардинские земли абазин с тем, чтобы их «имена уничтожить общим кабардинским». Как проводник царской политики по укрупнению Кабарды и включению в её состав соседних народов, Медем пытался и сам выступить инициатором такого объединения, но к его предложению переселить и «объединить» общим именем с кабардинцами и другие соседние народы императрица отнеслась осторожно. Не отказываясь от планов «присоединения» кубанцев к Кабарде, она хотела расселить их отдельно, а к общему Кабардинскому приставству просто причислить их новые места, так как «переселение на кабардинские места многих кубанцев дело невозможное и не полезное по излишнему кабардинских сил умножению»34.

Итак, у императрицы не было иллюзий относительно верности кабардинских князей, поэтому она и не хотела «умножать» их силы. В общих чертах ситуацию в Кабарде описал В.А. Потто: «Безнаказанность за беспрерывные измены, задабривание подарками и деньгами влиятельных лиц вызывали в них обратные чувства. Многие считали жалование наше обязательной данью России, другие видели в нашей уступчивости предлог к

42

43 постоянным дальнейшим претензиям и при малейшем отказе поднимали

оружие»35. Приставу Таганову в Кабарде было просто опасно находиться, и Медем поселил его в Моздоке. В такой обстановке переселение в Кабарду причисленных к ней абазинцев и ногайцев не могло состояться.

Кабардинские князья, впрочем, тоже стремились увеличить свою территорию, а не делить свои земли с соседями, поступившими под российскую защиту. Капитан Гастотти, осмотревший по поручению Медема собственно кабардинские земли для переселения к ним кубанских народов, доложил, что «все лежащие около Кабарды способные к поселению места, так равно и в Кашкатовском урочище и по рекам Чегему, Череку и Урефу и около тех рек и урочищи … заняты селением Большой и Малой Кабарды народов, почему к поселению других народов удобных мест совсем не отыскалось»36.

Расселение в Пятигорье абазин и ногайцев соответствовало как желанию кабардинских князей, так и планам Екатерины II по превращению этой территории в часть Кабардинского приставства, поэтому переселение народов в Кабарду заменили формальным перемещением границ Кабарды. Это была временная стратегия для создания прочного и обширного тыла перед решительным натиском на Кубань. Неудивительно, что после войны этот район, а иногда и всё пространство между верховьями Кумы и Кубани, ещё долго будет фигурировать как «кабардинская земля», пока не изменится политика России в отношении Кабарды и соседних с нею народов37.

Примечательно письмо из эпистолярного наследия Екатерины II от 22 сентября 1769 г. французскому просветителю Вольтеру: «Но, что скажете вы, государь мой, когда узнаете, что красавицы-черкешенки, в негодовании от сидения взаперти в константинопольском серале подобно животным в конюшне, убедили своих отцов и братьев принять подданство России? Действительно черкесы-горцы присягнули мне в верности. Это те, которые населяют страну, называемую Кабардой, что произошло вследствие победы, одержанной нашими калмыками, при поддержке регулярных войск, над

43

44 кубанскими татарами – подданными Мустафы, живущими в стране,

пересекаемой рекою Кубанью по ту сторону Дона»38.

В этом кокетливо-хвастливом послании меньше всего заботы о точном указании границ покорённой Кабарды, вряд ли это случайно. Для Вольтера «война русской императрицы с Мустафой III была войной между разумом и фанатизмом, цивилизацией и отсталостью»39. Для него границы между неизвестными ему народами ничего бы не прибавили к известию о победе русского оружия. В этом послании видно откровенное желание Екатерины видеть «Кабардой» всю территорию «кубанских татар», однако граница между Россией и Крымским ханством могла быть сохранена или изменена только по договору с Османской империей, а до завершения войны к владениям России императрица фактически присоединила только независимую от Крымского ханства Кабарду.

Политика Екатерины II и сведения, поступавшие от участников военных событий, почти не затронули карачаевцев, в границах которого происходили столкновения с кабардинцами и ногайцами. Карачай занимал территории, не входившие в состав Крымского ханства, а потому являлся единственным убежищем для беглецов как от ханов, так и от царских войск. Родственные и аталыческие связи, законы куначества (гостеприимства), да и древнее этническое родство высшего сословия северокавказских народов обеспечивало приём и временное размещение в Карачае вынужденных переселенцев из соседних обществ, а иногда и целых аулов. Поэтому в 1769 г. части кабардинцев и ногайцев-солтанаульцев пытались скрыться от российских войск в Карачае.

Вторжение враждебного войска не могло оставить безучастными карачаевцев, и действительно, упоминания о тех далёких событиях сохранились в фольклоре и преданиях. Вот одно из примечательных свидетельств, дающее некоторую информацию: в 1965 г. были опубликованы воспоминания 90-летнего Байрамукова Хасана о рассказах его бабушки, умершей в 80-х годах XIX в. в возрасте 125 лет. Среди прочего, там есть

44

45 замечательный эпизод: «Я была маленькой девочкой и шла, держась за подол

матери на торжества. Помню, тогда в Эль-тюбю (селение ниже Карт-Джюрта, в верховьях Кубани) устроили курманлык (пиршество – З.К.) в честь 80 воинов, которые вышли из нашего села. Когда считали, их оказалось не 80, а 79. И тогда к ним присоединили 14-летнего мальчика, решив, что у него хватит сил спустить курок»40.

Нетрудно сосчитать, что описываемое событие произошло в конце 60-х годов XVIII в., когда в Пятигорье действовали российские войска. Не вызывает сомнения, что народное ополчение карачаевцев собиралось именно на войну, а не просто в набег или для отражения враждебной вылазки соседей. Это видно из того факта, что дружину собирали строго по десятичному принципу войсковой организации. Исследователь потестарно-политической культуры карачаево-балкарцев Р.Т. Хатуев пишет, что «такой способ построения генетически был связан с исконно тюркской военной традицией. Известно, что азиатская десятичная система построения войск имелась уже у древних хунну (III в. до н.э.- I в. н.э.). Она же господствовала у тюркитов, создавших Великий Тюркский Каганат, в состав которого в IV в. входил и Северный Кавказ»41. В Карачае такое войско собиралось из всех селений под предводительством верховного князя (карач.: «уллу бий»).

Отметим, что упоминаемое селение Эль-тюбю позже стало одним из кварталов (тийре) Карт-Джюрта, слившись с ним. Крупные селения карачаевцев у истоков Кубани, население которых составляло несколько тысяч человек, такие как Хурзук, Учкулан и Карт-Джюрт, состояли из десятков подобных кварталов. Здесь же располагались резиденции владетельных князей, поэтому Кубанское ущелье называлось Уллу Карачай, т.е. Большой Карачай.

Большая часть западных и восточных территорий Карачая использовалась под пастбища и сенокосы для отгонного скотоводства – основного вида жизнедеятельности карачаевцев, проводивших значительную часть года на так называемых кошах и стауатах (хуторах), насчитывавших

45

46 несколько десятков семейств. Можно предположить, что общее число войска

Карачая было значительным и вооружённым огнестрельным оружием. Всеобщая мобилизация в строгих военных традициях Карачая вписывалась в спланированный со стороны Крымского ханства поход в Пятигорье. Совместное выступление крымского и карачаевского войска преследовало цель остановить российские войска на Верхней Куме, где смыкались границы земель Крымского ханства и Карачая. И такой поход действительно состоялся осенью 1770 г., и ему предшествовали следующие события.

Летом войска Медема стояли в Пятигорье, а кубанские жители уходили под натиском калмыков «искать убежища в ущельях, в гористых и лесистых местах», откуда их «выжить не можно». Поэтому, когда в начале июля российские войска во главе с Эмеген Убашой прошли по Кубани до города Копыла у её устья, то «нигде неприятельских войск, ни их жилищ не нашли»42. В начале августа калмыцкая конница и артиллерийская команда полковника Кишенского самовольно предприняли набег в Закубанье и ограбили ногайцев между Кубанью и Лабой.

Последствием этого несогласованного с Медемом нападения на мирных закубанцев стало то, что кубанский сераскир собрал трёхтысячное войско для ответного нападения и возврата скота. На Калаусе срочно выставили охрану из 300 казаков и 1000 калмыков, но татарское войско направилось на р. Подкумок, к лагерю Медема, который в это время готовился к выступлению против Крымского ханства совместно с калмыцким войском. Однако из-за конфликта Медема с Убашой выступление не состоялось: 31 августа калмыцкий хан увёл войско к своим улусам под Астрахань43.

Не дождавшись калмыков, Медем приказал казакам отступить к Бештовым горам (Пятигорье), а сам возвратился в Кизляр за подкреплением. Важнейшего рапорта Медема о разрыве с калмыками, в архивах, по словам А. Берже, «не нашлось». Сообщается только, что «истинная причина сего происшествия есть охлаждение наместника Калмыцкого Убаши к генералу Медему»44. Но причина «охлаждения» была далеко не личного, естественно,

46

47 свойства, а имела непосредственное отношение к методам ведения военных

действий. Грабительская вылазка калмыков обернулась срывом спланированного военного похода, более того, крымские подданные стали собираться для нападения на корпус. В этот момент калмыки покинули российские войска, и Медему пришлось ждать помощи из Кизляра. Очевидно, генерал не простил Убаше провоцирования крупных неприятельских сил, но было ещё одно обстоятельство, которое, видимо, знал только он.

По сведениям Буткова, «к негодованию Медема, движение калмыков воспрепятствовало за Кубанью Казы-Гирея-Салтана, родственника ханов крымских, который к тому был склонен и на которого калмыки сделали нашествие»45. Другими словами, калмыки напали на кубанского сераскира, тайного союзника России. Казы-Гирей, внук хана Девлет-Гирея, был «склонен» к российскому подданству, и ещё в 1751 г. тайно просил российский двор дать ему убежище в Астрахани, но ему отказали по той причине, что иметь союзника в лице кубанского сераскира в период войны было намного предпочтительнее, чем поселить его у себя в тылу. Казы-Гирей во время войны 1768-1774 гг. даже «склонялся ко вступлению в российское подданство; что, однако, не исполнилось»46.

Перспектива получить в российское подданства кубанцев с пророссийским сераскиром рухнула, так как из-за калмыцкого погрома кубанские народы восстали против России, а их войско просто обязаны были возглавить сыновья Казы-Гирея. Хотя его самого Екатерина II характеризовала «никогда явным к империи Нашей противником во всю, издавна продолжающуюся, его на Кубани бытность»47.

Тем не менее в начале 1770 г. трёхтысячное войско кубанского сераскира из ногайцев-мансуровцев, бесленеевцев, темиргоевцев и др., выйдя из низовий Кубани и Лабы, направилось к Куме. Войска «прогнали неприятеля, но по причине гористых и лесистых местоположений не могли сделать большого вреда»48. По утверждению Медема, неприятельских сил было не 3, а 6 тысяч

47

48 человек, но в его рапорте не указывается, кто же так существенно увеличил

численность кубанского войска в верховьях Кумы.

Известна странная отписка Медема, что он от лазутчика узнал, будто к крымскому войску шло «подкрепление из Кабарды», и решил выступить на него первым из своего лагеря в Бештовых горах49. Но к осени 1770 г. кабардинцы уже были возвращены на Баксан, а солтанаульцы и алтыкесеки покорны. Остаются только жители «гористых и лесистых» мест – карачаевцы. Очевидно, что самостоятельно они не могли инициировать сражение с российскими войсками и провоцировать своё истребление, но могли соединиться с войском Крымского ханства. Для Медема же любой народ, не подвластный Крымскому ханству, представлялся «Кабардой».

4 октября майор Фромгольт с командой из 234 человек отправился в разведку и обнаружил неприятеля за речкой Кагагукцы, ему на помощь прибыл Медем с артиллерией. Потом в рапорте он писал, что «в сражении и на погоне татар побито очень много», правда, ни один из них в плен не попал

иубитых не видели. Фромгольт ездил за ними в погоню, но не догнал и к вечеру возвратился в лагерь. О том, что же случилось в войске кубанского сераскира, и почему они не выступили 4 октября со всей своей силой в 6 тыс. человек, Медем узнал 6 октября от лазутчика.

Войско под предводительством Мансура Келеметова и сыновей КазыГирея собиралось напасть на русский лагерь и угнать табуны, но темиргоевцы

ибесленеевцы, численностью 2700 человек, не подчинившись МансуруМурзе, отделились от общего войска и ночью поехали к Бештовым горам, чтобы напасть на лагерь рано утром. В результате несогласованности остальные не смогли найти их и остановились на левобережье Кумы. Узнав, что передовой отряд разбит русскими, 5 октября всё войско ушло обратно за Кубань50 .

Итак, в осенних событиях на Куме российским войскам противостояли не просто местные жители, а военные силы Крымского ханства. Поэтому состояли они из представителей подвластных хану народов: кубанских

48

49 ногайцев, бесленеевцев, темиргоевцев и др. В войске отсутствовали

кабардинцы, алтыкесеки и солтанаульцы, перешедшие в российское подданство. Карачаевцы, не являющиеся подданными хана, участвовали в этом сражении как союзники татар, чтобы защищать границы своей территории. Это подтверждает всеобщая мобилизация в Карачае и неожиданное увеличение крымского войска в верховьях Кумы.

Участие карачаевцев в сборе против Медема объясняет ту лёгкость, с какой крымское войско скрылось от преследования Фромгольта после поражения. Ведь бежали они на Кубань не по обычным плоскостным путям, а через места «гористые и лесистые», куда могли их привести и дать временное убежище только сами карачаевцы. Может быть, ненайденный рапорт Медема о сражении в 1770 г. и сохранился, но, очевидно, упоминание непокорных народов между Кумой и Кубанью не входило в общую концепцию Екатерины II относительно прилегающей к Кабарде территории. Поэтому военная помощь крымскому войску, оказанная между верховьями Кумы и Кубани, обозначена как «подкрепление из Кабарды», хотя кабардинцев в войске не оказалось. Они уже были на Баксане, и было бы нелогично выступать против них из лагеря в Бештовых горах ( р. Подкумок) в сторону Кумы.

Архивные материалы периода до присоединения Крымского ханства к России в 1783 г., крайне скудны в отношении горских народов, не входивших в состав этого ханства. А так как интерес правительства к народам Северного Кавказа, граничащих с Кабардой, ограничивался на этом этапе возможным их присоединением к Кабардинскому приставству, то эти сведения не только скудны, но и тенденциозны. Российские власти предпринимали действия, направленные на расширение Кабардинского приставства, так как вхождение Кабарды в состав России не зависело от итогов войны с Османской империей. Хотя до её окончания Екатерина II заверяла турецкое правительство, что «границы от Кабарды чрез кубанские степи до Азовского уезда имеют остаться в том же состоянии, в каком были до войны»51.

49

50

Стремление Екатерины II видеть малочисленные народы подвластными Кабарде отражала не только военная ведомственная переписка, но и записки первых исследователей, посланных ею на Кавказ для изучения региона по специальной программе Петербургской Академии Наук52. Несомненно, очерки этих академиков представляют огромную ценность для кавказоведения, что, однако, не исключает необходимость критического анализа при их использовании, так как они добросовестно следовали в русле политики Екатерины II, часто повторяя друг друга, изредка привнося собственные наблюдения и излишне доверяя своим «доверенным» информаторам.

Так, Гюльденштедт пользовался помощью малокабардинского князя Таусултанова, верноподданного России. В 1772 г. Гюльденштедт попал в плен к осетинам-тагаурцам и был выкуплен Медемом, очевидно, через посредство князя Малой Кабарды, граничащей с Осетией53. Несомненно, что исследования академика отражают, в основном, официальные указы императрицы и субъективные мнения его источника. Кроме того, описание, составленное до 1773 г., отредактировал и издал после смерти автора Паллас в 1787 г., когда Крымское ханство уже не существовало. Поводов для критического анализа сведений академиков достаточно. Не случайно известный исследователь Кавказа начала XIX в. С. Броневский писал: «Малое число известий, оставленных Гюльденшдедтом и Палласом, помещены понаслышке и догадкам»54.

Понятно, почему академиками определение «Черкесии» и «Кабарды» дано в очень широких рамках. Так, по Гюльденштедту: «Сия земля (Черкесия) при северной стороне Кавказа занимает преимущественно плоскость у подошвы Главного и Передового хребта, от Чёрного моря вверх по Кубани и далее на восток, до самого устья реки Сунжи, текущей в Терек; почему и смежна она к северу с Абхазией и Осетинской землей, а к западу с землей кистов, и содержит в себе реки Кубань, Куму и Терек»55. Рейнегс о Большой Кабарде написал, что она «граничит на востоке с горами Баксана и рекой того

50