chernyshev_sergei_tekhnoekonomika_komu_i_zachem_nuzhen_blokc

– наоборот, советская власть всячески поддерживала идею «ты в ответе за все», толкала человека в роль собственника. Но механизма, как это сделать, не давала.

Поэтому на уровне понятий советский человек был собственником в гораздо большей степени, чем нынешний. Сегодня если ты не Дерипаска, то непонятно кто, ведь слово «пролетарий» не в ходу. Скорее – «бюджетник», что-то типа бомжа, слова даже по звучанию похожи…

Ответственность – главный признак собственника. Если вы получили в собственность предприятие, оно должно работать. Остановить завод – все равно что врачу остановить у больного аппарат искусственного сердца, подсудное дело. Ведь завод для многих – как воздух, вода, питание. Предприятие должно работать, приносить прибыль. Иначе владелец его – просто никудышный собственник. Такого надо менять, запускать процедуру банкротства, т. е. процедуру расторжения его с той частью собственности, которой ему выпала незаслуженная честь поуправлять. Если вы как собственник допустили банкротство, вряд ли кто-нибудь с ходу доверит вам управлять чужой собственностью. А своей у вас не осталось.

Человек, перестающий быть собственником, перестает быть общественным человеком. Это значит, что общество возвращает его к состоянию грудного ребенка: вот тебе манеж, игрушки, конфеты и короткие штанишки – все, что можно купить на зарплату наемного работника. Что значит: человек, живущий на зарплату? Говорящее орудие, он стоит у конвейера, где ему позволяется под присмотром старшего закручивать болты, за это он получает паек – в натуре, трудоднях или в виде зарплаты. В современном обществе человек, живущий на зарплату, независимо от того, много получа ет или мало, поражен в правах, социально неполноценен. К тому же он опасен. Если вдруг его доходы упали, он не имеет возможности конструктивно на это отреагировать, он орет и стучит каской или кастрюлькой: не понимаю, почему у меня упала зарплата, поэтому, дяденьки взрослые-собственники, обратите внимание, как громко я ору. В таком положении он опасен для общества – в силу того, что неспособен к конструктивной реакции на проблемы.

Говорить же о юридической отмене собственности – глупость, это невозможно. В конце концов, само право – всего лишь один из институтов, встроенных внутрь системы отношений собственности. Нельзя же отменить конституцией совесть…

Человек – частица, актив собственности, а не наоборот. При этом человек рожден для собственности – как птица для полета. Как частный человек он ограничен, но становясь собственником корпоративным и национальным, преодолевает ограниченность, расширяет свои горизонты. В этом смысле собственность – это ваше свойство, способность как общественного человека, которые вы можете использовать, дабы восполниться до целостности, расширить и углубить свою личность до национальной (а в перспективе – и общечеловеческой) полноты. Когда Пушкин с укором обращается к согражданам: «Мы ленивы и нелюбопытны», – он взывает к их «собству», подталкивает к роли собственников.

Инновационная альтернатива: от метафоры к методу

Тезисы к докладу[31]

Советская хозяйственная система также решала проблему инноваций, и не справилась с ней, хотя продвинулась довольно далеко.

Всякое социальное проектирование реализуется в противоречивом единстве дескриптивного и нормативного подходов.

В СССР существовала развитая культура работы с нормативными моделями (если оставить в стороне вопрос об их конечной реализуемости). Основная беда была как раз с дескриптивностью. Оставляя, опять-таки, в стороне социальное ханжество, идеологическую фальшь и запреты (присущие в той или иной мере любому обществу), следует признать: для описания обществ советского типа даже у современного обществознания не хватает выразительных средств.

В современном российском обществе (на первый взгляд) проблема сугубо противоположная. В дескриптивных моделях недостатка вроде бы нет, по меньшей мере –

нет внешних препятствий для их построения. Зато почти нацело утрачена культура нормативности.

Что такое инновационная экономика, как и зачем мы её собираемся строить? С этого вопроса и приходится начинать.

Метафора инновационной экономики

Инновационная экономика в России – покуда не концепция, а всего лишь метафора. Есть экономика сырьевая – основанная на продаже природных ресурсов и сырья в виде нефти и газа, и есть экономика инновационная, где в качестве сырья выступают залежи и россыпи изобретений и открытий. (Большая часть наших изобретений, кстати, и впрямь ископаемые – ещё советские). Общая идея кажется понятной: давайте оставим в покое нашу нефть – сбережём для грядущих поколений – и начнём «качать» из духовных недр новые идеи.

В стране рождаются и растут новые люди, некоторые со временем оказываются новаторами, фонтанируют идеями. Как пчёлы, они собирают мёд откуда -то из трансцендентной сферы. Приходит заботливая «партия инновационной экономики» и лезет в улей: чтобы не кусались, слегка обкуривает дымком, вынимает часть сот с мёдом изобретений на продажу, а часть, конечно, оставляет на развод новаторам…

Чтобы разобраться с проблемой инноваций, прежде надо понять, где границы применимости этой метафоры в качестве модели, за которыми она перестаёт подсказывать и начинает вводить в заблуждение.

Для начала нужно провести разграничение между открытиями,

изобретениями и инновациями.

Открытие – продукт деятельности учёных, посвятивших себя фундаментальной науке, воплощённый в концептуальной или символической форме.

Изобретение – плод усилий прикладников, народных умельцев или алхимиков, как правило, воплощаемое в работающем устройстве, искусственном процессе. Иногда это вполне случайный результат их манипуляций. Многие изобретатели милостию божией вообще обходятся без открытий фундаментальной науки.

Наконец, чтобы изобретение стало инновацией – оно должно быть, как принято выражаться, «внедрено» в хозяйственную систему, превращено в производительную силу и в этом качестве дать положительный эффект. Но инновация может и не быть результатом внедрения идеи изобретателя. Она может стать прямым ответом на недвусмысленный запрос практики, который не требуется никуда насильственно внедрять. Подобно «тихому ходу» в шахматах, она может – на уровне предпринимательского здравого смысла – устанавливать или восстанавливать соответствие между двумя (или более) частями хозяйственной практики, претерпевшими изменения. Причинно-следственная связь между изобретениями и инновациями, таким образом, возможна, но не обязательна.

Эту мысль можно проиллюстрировать на анализе той роли, которую изобретение пороха сыграло в становлении системы огнестрельного оружия.[32]

Порох появился в Китае в XI веке как побочный результат поиска местными алхимиками эликсира бессмертия. Но Китаю это изобретение не помогло. В Поднебесной его в основном использовали на праздничных мероприятиях – фейерверки стали любимым развлечением китайских императоров. Основой современных армий порох стал не в Китае. Европейские варвары, как принято считать, украли идею, довели её до индустрии производства огнестрельного оружия, с помощью которого покорили весь мир и в том числе Поднебесную.

Но для того чтобы порох стал основой стрелкового оружия, понадобился ряд других, не менее важных изобретений. Например, Леонардо да Винчи должен был изобрести колесцовый замок, позволявший с помощью колёсика и кремня быстро поджигать пороховой заряд. Это изобретение стало предшественником курка. Прежде же на перезарядку пистолета с фитилём уходило немалое время: солдат, выстрелив раз, должен был отходить в тыл и долго-долго готовиться к следующему выстрелу. Последовала целая серия изобретений, прежде чем стрелковое оружие достигло зрелости и совершенства автомата Калашникова:

нарезные стволы, патроны капсюльного типа, прицелы и масса иной всячины. Какое именно из изобретений сыграло при этом ключевую роль? Такой вопрос, очевидно, не имеет ответа. Становление огнестрельного оружия как стратегическая (и как следствие – экономическая) инновация, несомненно, не было прямым следствием изобретения пороха.

Сама хронология изобретений, приведших к созданию огнестрельного оружия, могла быть совершенно иной. Например, сначала вполне могло быть изобретено пневматическое ружьё (как у профессора Мориарти). Потом изобретатели могли додуматься, что высокое давление газа, выталкивающего пулю из ствола, можно создавать не только за счёт энергии поршня со сжатой пружиной, но и путём химической реакции – кстати, не обязательно горения…

Более того, некоторые изобретения, сделанные мимоходом, могли иметь фундаментальный характер не только для огнестрельного оружия, но и для иных инноваций стратегической важности. Статхаудер Голландии Мориц Нассауский, выведенный из терпения тупостью рядового состава, разделил процесс зарядки мушкета на 42 простейшие операции, доведенные в солдатском исполнении до автоматизма… Нетрудно догадаться, что он стал историческим предшественником Тейлора. Тот сделал ровно то же самое – декомпозировал трудовые операции передового рабочего на стандартные фазы, заложив основы научной организацию труда, позволившей копировать и воспроизводить эффективные действия, а далее – основы алгоритмизации и автоматизации, открывающей путь к систематической замене рабочих роботами.

Из приведённых соображений следует: популярная дискуссия о том, как поставить открытия и изобретения на поток (сама по себе важная), не имеет прямого отношения к проблеме построения инновационной экономики.

Забудем для простоты про неуклонное падение численности российского населения, и про то, что наиболее новаторская его часть наиболее подвержена «утечке мозгов». Предположим, что наши духовные недра и впредь, невзирая ни на что, будут фонтаниров ать открытиями и изобретениями. Но эти богатства сами по себе помогут отторгающей их экономике не более чем порох, бумага и фарфор – средневековому Китаю.

Нет принципиальной разницы между экономикой сырой нефти и экономикой «изобретательского кругляка». Согласно известному высказыванию, сжигать нефть – всё равно что топить печь ассигнациями. В таком случае торговать изобретениями – всё равно что продавать брикеты патентов по цене растопочного материала.

Главная проблема не в наличии или отсутствии самих изобретений, а в способности их применить. Глядя в зеркало той же метафоры, можно утверждать: перекачивать по трубе за

инновации (либо производить инновации на иной регулярной основе).

На пути превращения в инновации изобретательские идеи должны пройти вполне

Шаг 1: Инновации в сфере действия институтов производства

Для того чтобы новое изобретение легло в основу инновации, необходимо (но не достаточно!), чтобы оно внесло изменение в производственные технологии, повышающее их производительность.

Промышленность и сельское хозяйство – это сфера, где производятся продукты и услуги, необходимые для человека. Несмотря на кажущееся разнообразие, их можно естественным путём классифицировать – сгруппировать путём отнесения к базовым общественным потребностям, удовлетворению которых они служат: в пище и питье, одежде и обуви, жилье, тепле и свете, транспортировке и хранении и т. п., – список ограничен.

Конкретная производственная технология полного цикла – это цепочка (точнее, сеть), сознательно составленная из переделов, на одном конце которой – добывающие переделы по присвоению природных веществ и процессов (мясо, уголь, ветер), а на другом – потребительские переделы по производству конечного продукта или оказанию услуги (шашлык, электричество в розетке). Передел – это конкретный тип преобразования вещества и/или энергии из числа доступных данному обществу на данном этапе его развития (молотьба, электролиз). Переделы, в свою очередь, можно естественным путём

Изобретение становится производственной инновацией, если позволяет осуществить один или несколько переделов иным, более производительным способом. Говоря конкретнее – увеличить мощность переделов и промышленной технологи в целом, то есть количество полезной работы, производимой при тех же ограничениях: объёме, массе работающего устройства, времени срабатывания и т. п.

Как должна работать индустрия производственных инноваций?

Выписываем в столбик полный перечень общественных потребностей – текущих, если мы принимаем их качество и объём как данность, либо прогнозируемых (проектируемых), если мы озабочены их развитием. Разворачиваем каждую из них в списки соответствующих продуктов и услуг. Естественно, списки для разных стран будут иметь различия, диктуемые социокультурными, этноконфессиональными особенностями и предысторией. Полученные ассортиментные перечни будут весьма объёмными, но конечными, и вполне посильными для современных IT.

В другой столбик выписываем полный перечень природных ресурсов – тех веществ и сил природы, которое способно использовать в качестве таковых данное общество на конкретном этапе развития наук и технологий. Их список всё время пополняется. Не следует забывать, что было время, когда железная руда, нефть, плесневые грибки, нефелины не рассматривались и не использовались как природные ресурсы. К тому же перечень таковых будет сильно отличаться в зависимости от геологических и иных богатств территории, контролируемой данной страной.

Далее, каждая производственная технология может быть представлена как граф, вершиной которой является конечный продукт/услуга, корнями – необходимые для его производства природные ресурсы, рёбрами – доступные переделы, а узлами – промежуточные продукты, полуфабрикаты и средства производства.

Изобретение может либо модернизировать один из существующих переделов (бензопила вместо обычной), либо создавать новый (производство биотоплива из рапса), либо вовлекать в оборот новое вещество/силу природы в качестве ресурса (приливная энергетика), либо создавать новый продукт/услугу, расширяющие пространство потребностей (попкорн, мобильный банкинг).

Если изобретение удаётся встроить одним (или сразу несколькими) из указанных способов в одну из (или несколько) производственных технологий, повысив посредством этого её мощность, тогда можно говорить о состоявшейся производственной инновации, на основе которой может быть создан экспериментальный образец новой технологии.

В принципе уже сегодня может быть разработана поисковая система, которая для каждого предъявленного изобретения будет осуществлять сканирование всего множества производственных технологий для поиска потенциальных зон его «внедрения». Проблема тут не в суперкомпьютерах, а в том, чтобы создатели инновационной системы сперва взяли на себя труд выписать в явном виде все базовые потребности, все продукты и услуги, служащие удовлетворению каждой из них, все цепочки производственных технологий, которые ведут к их созданию, и, наконец, все переделы, из которых составлены эти цепочки. Да, это большая работа – но счётная, конечная. В различных хозяйственных сферах она уже ведётся (например, составление земельных кадастров).

Никакого «рыночного» и иного хитроумного способа избавиться от этой работы не существует. Бизнесмены здесь не только не помогут, но будут изо всех сил мешать. Дело в том, что при инновационной замене одного из переделов для достижения конечного результата необходимо модернизировать либо заменить целый ряд других переделов по всей цепочке соответствующей промышленной технологии. Но в условиях рынка каждый из переделов, вообще говоря, представляет собой отдельный бизнес, а собственники у них разные. Всякий раз подобная замена будет воспроизводить ситуацию «инновационного Пикалёво». Для доведения инновационного процесса до успешного конца необходимо либо участие первых лиц государства – либо институциональное конструирование сфер распределения и обмена.

Шаг 2: Инновации в сфере действия институтов распределения

Предположим, промышленная инновация состоялась. Появился экспериментальный образец новой технологии, который работает и выглядит как настоящий. Теперь нужно на этой основе создать массовую технологию, включающую, как правило, взаимосвязанную группу новых переделов. Для этого необходимо решить троякую задачу распределения.

Во-первых, необходимо разместить каждый из новых переделов на одном или нескольких из действующих производственных комплексов. Если при этом не удастся обойтись без создания новых предприятий, нужно решить, где и кому именно будет

Во-вторых, необходимо выстроить систему сквозного (вдоль технологической цепочки) управления новой промышленной технологией, синхронизирующего вновь созданные и уже действующие производства независимо от их корпоративной принадлежности для получения инновационного эффекта. Речь идёт о регламентации (распределении) полномочий.[33]

В-третьих, каждое из действующих производств (предприятий), как правило, одновременно включено во множество технологических цепочек, а кроме того – в отраслевые и региональные иерархии управления. Исполнители на производстве сами не в состоянии сориентироваться во множестве противоречивых сигналов от всех этих систем управления. Для этого они должны быть интегрированы в форме регламентов, систем и процедур (S&P) и стандартов деятельности. Речь идёт о регламентации (распределении) обязанностей.

Изобретение становится распределительной (корпоративной) инновацией, если позволяет реализовать новую, более мощную производственную технологию за счет оптимального распределения её переделов между действующими производственными комплексами. Говоря конкретнее – увеличить эффективность хозяйственной системы.

Но инновация в целом пока не состоялась, ей предстоит пройти ещё одну очень важную институциональную сферу – обмена.

Шаг 3: Инновации в сфере действия институтов обмена

Когда налажено массовое производство инновационных продуктов и услуг, часто возникают ситуации, при которых спрос не удаётся сделать массовым из -за того, что они слишком дороги, или у них успели появиться замещающие аналоги. Т. е. инновационный продукт производится, и даже массово, но приносит убытки, вместо того чтобы давать прибыль – его не удалось капитализировать. Инновация не превращается в капитал.

Третья институциональная сфера инновационной хозяйственной системы – это сфера капитализации (экономическая). Изобретение должно вначале воплотиться в производственной инновации, затем – в корпоративной и наконец – в экономической инновации, производящей добавленную стоимость на регулярной основе. Только тогда в современных типах обществ, где основные продукты и услуги в конечном счёте производятся и потребляются в условиях рынка, инновацию можно считать состоявшейся. В противном случае с обществом, вполне современным в производственной и корпоративной сферах, рано или поздно происходит то, что случилось с Советским Союзом: неизбежные

процессы развития разрывают циклы экономического воспроизводства, подрубаются хозяйственные основы общества.

Как экономически обеспечить единство управления вдоль всей инновационной технологической цепочки? Казалось бы, решение напрашивается: вся она должна находиться в руках у одного собственника.

Но такое решение, которое означало бы массовые акты национализации и экспроприации при переходе к инновационной экономике, помимо социальной неприемлемости ещё и экономически неэффективно. Мощность предприятий, выстроенных вдоль цепочки производственной технологии, не согласована между собой, практически все они загружены лишь частично, причём в разной степени. Для того чтобы обеспечить их максимальную загрузку («фондоотдачу»), необходимо обеспечить их параллельное включение в качестве узлов в аналогичные переделы в составе других инновационных производственных цепочек. Для этого собственники производственных активов (долей в предприятиях) должны иметь возможность обмениваться правами доступа к своим активам.

На этой основе становится возможным подступиться к решению «проблемы Пикалёво». В любой инновационной (и не только) производственной цепочке, где все или некоторые переделы функционируют как частные бизнесы, часть из них из-за колебаний рынка периодически оказываются убыточными – и тогда разрушается вся цепочка. Более того, некоторые переделы (например, производство определённых типов кристаллов в электронной промышленности) в качестве автономных центров финансового учёта убыточны в принципе.

Выход – во введении в хозяйственный оборот новых, институционально

участниками – собственниками активов, инвесторами, операторами управляющей компании

– пропорционально оценке величины их вкладов. Соответствующие стандарты, инструменты и методы оценки и управления стоимостью в настоящее время интенсивно развиваются в русле институциональной экономики.

Институциональная сфера, приводящая к разрыву инновационных цепочек в российской хозяйственной системе – именно третья, экономическая. У нас не развита современная финансовая система, практически отсутствуют стандарты и инструменты капитализации не только инноваций, но основных природных ресурсов: месторождений, пахотной земли, лесных массивов, не говоря уже о производственных фондах стандартного типа. Капитализация инноваций – более сложная, но функционально подобная и вполне посильная задача.

Почему турбины летают

Катастрофы будут повторяться, пока у власти в стране будут только юристы и

экономисты, а элита не научится отвечать перед обществом за промышленную политику.[34]

15 сентября Ростехнадзор должен был обнародовать результаты работы комиссии по расследованию причин аварии на Саяно-Шушенской ГЭС. Однако в установленный день любопытствующих на сайте ведомства ждало сообщение, что, мол, ждите информации 17 сентября, когда будет заседание правительственной комиссии в Абакане. Но правительственная комиссия по ликвидации последствий аварии на Саяно-Шушенской ГЭС под председательством первого вице-премьера Игоря Сечина воздержалась от окончательного публичного вынесения вердикта. Теперь обещают, что результаты объявят 27 сентября.

Между тем комиссия уже поручила «Русгидро» провести полную замену гидроагрегатов на электростанции к 2014 году. Поручено также заменить крепления крышек турбин

высоконапорных ГЭС в ходе ремонтных работ и провести полную дефектоскопию подобных креплений на всех гидроэлектростанциях в стране. Таким образом, хотя официально причины аварии еще не объявлены, уже есть попытки представить проблему так, будто бы по большей части виноваты какие-то крепления.

По советской традиции предварительно представлены и «вредители». Сечин обвинил, в частности, руководство пострадавшей станции в «увлеченности различными коммерческими проектами» в ущерб безопасности ГЭС. По его словам, на станции отсутствовал технический контроль, а изготовитель разрушенных агрегатов – «Силовые машины» – не допускался к регулярным профилактическим осмотрам оборудования. Как заявил Сечин, руководители станции – среди них главный инженер и главный бухгалтер – и их родственники учредили частную компанию «Гидроэнергоремонт», которая благодаря созвучности с названием 100-процентной «дочки» Саяно-Шушенской ГЭС («Саяно-Шушенский гидроэнергоремонт») выиграла тендер и проводила ремонтные работы на станции. «Есть ли связь между аварией и этой деятельностью, предстоит определить», – подчеркнул он. Говорится и о «злоупотреблениях полномочиями со стороны руководства станции», степень вины которого установят «компетентные органы».

«Самое плохое, что нам угрожает в этой ситуации, – нам назначат крайних», – считает один из наших постоянных авторов, директор Русского института Сергей Чернышев. В свое время он потратил немало времени на исследование проблем безаварийной эксплуатации гидроэлектростанций, в частности в качестве консультанта компании «Волжский гидроэнергетический каскад», впоследствии вошедшей в «Русгидро». По его мнению, версия нашего журнала, согласно которой причины аварии на Саяно-Шушенской ГЭС обусловлены тем, что менеджеры, руководившие этой станцией, многократно нарушали технологический регламент, близка к истине. По словам Сергея Чернышева, за последние несколько лет турбина № 2 СШГЭС несколько тысяч раз проходила так называемый запретный режим на критичных для безопасности оборудования режимах работы.

Что руководило теми, кто разрешал такие опасные эксперименты? Что привело некогда одну из самых могущественных и интеллектуально сильных отраслей к потере компетенций? Очевидно, что разговор на эту тему назрел. Начать его мы решили как раз с Сергеем Чернышевым.

Тысячи раз на грани фола

–Вы утверждаете, что злосчастная турбина номер два Саяно-Шушенской ГЭС несколько тысяч раз выходила на сверхкритический режим работы…

–За что купил, за то и продаю. Мне эту информацию сообщили в абсолютно

компетентных кругах. У турбины, грубо говоря, есть две зоны режимов: нижняя зона и верхняя по скорости вращения. При переходе из одной зоны в другую турбина проходит опасную зону резонансных колебаний. Она должна проходить ее, грубо говоря, дважды за время своего существования – когда ее разгоняют и потом, когда останавливают. Но за последние несколько лет турбина номер два по соображениям экономической целесообразности гуляла из нижней зоны в верхнюю тысячи раз!

–Как же управленцы допустили существование таких рисков? Как можно работать на грани аварии в течение многих лет?

–Здесь имеется обратная связь. Я вот человек советской формации, понимаю всю

значимость того, о чем вы говорите. Но в бухгалтерско-финансовой логике получается, что все подобные инженерно-технические заморочки – гигантская унылая статья затрат, снижающая финансовый поток. И потому никому не интересная. Поэтому боюсь, что завтра найдут каких-нибудь «бомжей» и объявят их ответственными за катастрофу на СШГЭС. Под «бомжами» я имею в виду бюджетников, которые занимались теми самыми «унылыми» вопросами технологии и безопасности.

За прошедшие годы отчаянные попытки технарей из числа гидроэнергетиков продавить вменяемую промышленную или технологическую политику закончились ничем. Как и

многие другие люди, которые были привлечены в качестве консультантов в гидроэнергетике, я видел это своими глазами. Инженеры и конструкторы в нынешней системе скорее рудимент. Нужны только потому, что в штатном расписании есть такая строчка, или же как козлы отпущения. И то, что они предупреждали о возможности аварий, ничего не значит. Стало быть, надо было поактивнее предупреждать, граждане, бить в набат!

–Выходит, виноватых нет?

–Не хотелось бы сейчас обсуждать вопрос о том, кто виноват. Гораздо важнее, как

должно быть все устроено, чтобы турбины в стране не летали.

У нас сейчас государство устроено так, что вопросы, которые должны решаться на уровне и от имени страны, никто не решает. На верхнем хозяйственном уровне сидят люди, которые очень стараются, но по природе своей компетенции никакого отношения к проблеме турбин не имеют. Это абсолютно закономерное следствие того хозяйственно-политического механизма, который мы себе выстроили.

Сейчас на Западе формируется представление о нас как о каких-то лилипутах, которые пришли на землю, где жили атланты. Атланты были такие-сякие, тоталитарные, у них было плохо с политкорректностью и правами человека. Но они каким-то загадочным образом, опираясь на космические знания, воздвигли циклопические сооружения. Всякие станции, вышки, самолеты. А теперь на смену им пришли карлики, у которых эти циклопические сооружения одно за другим ломаются. Образ не был бы таким обидным, если бы в нем не было привкуса правды. Не недостатки, а сами свойства построения нашего общества сегодня таковы, что все эти несчастные станции будут сыпаться все быстрее и все страшнее. Ибо мы не учли чего-то очень важного.

Забыли про промполитику

–Чего же мы не учли?

–Родная советская страна, где мы жили, напоминала трехэтажное здание без первого

этажа. Был верхний – назовем его промышленной политикой. Был средний – этаж корпоративной политики. А вот нижнего – этажа экономической политики – не было.

Промышленная политика – это то, где разбираются с вопросом, что именно мы производим, из чего и как. И в этом смысле вопрос о том, как устроена турбина, сколько должно быть турбин в стране, каковы ее КПД, прочность, надежность, скорость вращения, – все это частные следствия промышленной политики.

Корпоративная политика – это тоже очень важная вещь. Всем понятно, что в любом производстве есть цепочки переделов. Как мы будем эти переделы размещать, распределять по существующим промышленным фондам? У нас по стране раскиданы города-заводы. И если в рамках промполитики ясно, что нужен сверхчистый графит в количестве ста тонн для таких-то реакторов, то вопрос номер два – где добываем-очищаем, кому доверим производить. Размещение по регионам, по отраслям, по крупным корпорациям конкретных переделов – это вопрос корпоративной политики. А если не хватает действующих переделов

–кому поручить создать новое производство. А если не успеваем – у кого купить.

Инаконец, эти два этажа должны опираться на нижний, который в Советском Союзе так и не достроили: на экономическую политику. Необходимо, чтобы внизу люди проявляли

инициативу, были шкурно заинтересованы в том, чтобы их родной завод максимально эффективно использовался. Как это делать – через хозрасчет, через акции, долевое участие, – дело десятое. Важно, чтобы это было. Советская власть не решила проблемы экономической политики. Как только она разрешала людям снизу проявлять инициативу в дозагрузке фондов, эти люди становились какими-то очень уж инициативными и излишне богатыми.

В ходе реформ мы перевернули здание хозяйства с ног на голову. У нас появилась экономическая политика. Народу дали возможность творить, появился инициативный слой предпринимателей, собственников, которые управляют своими активами, долями в производственных фондах. И все бы хорошо, если бы под просевшее здание социалистического хозяйства подсунули первый этаж – этаж экономполитики, как это сделали китайцы. Но мы не ограничились тем, что доделали первый этаж, мы перевернули

все здание. И экономическая политика оказалась наверху. Сейчас мы живем в стране, где правят экономисты и юристы. Поскольку они такие умные, симпатичные реформаторы, мы решили, что они, собственно, и должны дальше руководить всем процессом.

На промышленном уровне политика планируется натуральными показателями мощности. Какие там могут быть деньги? А уж дальше бухгалтеры-финансисты должны считать, как монетизировать стратегическое решение, сделать его как минимум самоокупаемым. Но мы оказались в такой стране, где главными стали счетоводы, максимально далекие от производства. Те, кто управляет стоимостью. Получился интересный феномен, когда государственная политика – прежде всего финансовая. Что делать в этой логике с турбинами? В этой логике нет места для турбин – их просто не существует.

–Может, это есть свидетельство порочности государства, государственного управления крупными промышленными активами?

–Порочность государства как менеджера не в том, что оно плохой менеджер, а в том, что

там, на этаже верхнем, где должны были быть люди, которые занимаются промышленной политикой, оказались финансисты. Это не есть порочность государства вообще, это дефектность конкретного временного состояния государства в конкретной стране.

Вменяемый экономист и должен говорить: ребята, меня не волнуют все эти ваши физико-технические закидоны. Вы управляете мощностью? Флаг вам в руки. Кто-то этажом ниже управляет регламентацией, эффективностью – отлично. А я управляю стоимостью. Где там ваша регламентация, ваша технология отражаются в формуле капитализации? Если вы не ответите, сколько лет турбина еще проработает, когда именно и на сколько времени она будет остановлена на планово-предупредительный ремонт, тогда аналитики фондового рынка на эти позиции в формуле стоимости вобьют максимальные риски.

Вот по поводу активов РАО ЕЭС образца трехлетней давности фондовый рынок считал, что в среднем каждая электростанция проработает полгода – а дальше неизвестно, что с ней будет. В Австрии существуют гидростанции, где работают турбины двадцатых годов прошлого века, и капитализация этих станций в разы больше, чем наших. Ну почему мы не можем достичь того же? И тогда, если вы мне за счет вашей работы с производственными фондами повысите капитализацию в несколько раз, то мы с вами договоримся, какую долю этого вы получите на модернизацию, перевооружение и в качестве премии за успех.

Но сейчас мы имеем на месте экономистов граждан, которые ничего такого искренне не понимают. И, похоже, не догадываются о том, что в формулах капитализации есть какие -то члены, отражающие надежность и безопасность.

Мы получили не менее уродливое устройство общества, чем в СССР. Когда человек моделируется лишь как экономический субъект, который хочет только зарабатывать. При этом до турбин просто никому нет дела.

Вшаге от Госплана

–Вашу идею мы поняли. Но мы не понимаем, что конкретно вы готовы предложить для решения проблемы.

–Решение проблемы, о которой я, как гражданин, могу мечтать, состоит в том, что мы

как страна должны иметь сквозную управленческую компетенцию. Она не должна делиться на искусственные этажи, на которые, по инвалидности образования, делятся наши знания и умения; она не должна мусолить отдельно проблему мощности, отдельно проблему эффективности, отдельно проблему стоимости. У нас в стране должна быть управляющая инстанция, которая имела бы сквозную компетенцию и единый здравый смысл, которая понимала бы прекрасно, что, вообще говоря, финансовый поток от ГЭС связан с потоком воды и потоком электроэнергии. Понимать, как они связаны. Ну немыслимо парадоксальное состояние, что мы управляем энергетикой хорошо, а денег на ремонт и замену турбин нет, – сама по себе такая ситуация противоестественна.

Далее, эта инстанция не может быть ни выбираема всенародным голосованием, ни назначаема выборными людьми, которых через четыре или восемь лет, самое большее, переизберут. Она должна объединять подлинных ученых, конструкторов, опытнейших