Добавил:
Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

volochaeva_of_politicheskie_protsessy_v_sovremennom_informat

.pdf
Скачиваний:
4
Добавлен:
27.10.2020
Размер:
1.86 Mб
Скачать

201

облигации и вложения в сырьевые активы также означают безопасность инвестора. Безопасность измеряема и делима.

Можно смело утверждать, что суть безопасности сводится к отсутствию угроз. Таким образом, безопасность измеряется степенью защищенности от внешних форм насилия.1 Это в первую очередь касается физического выживания государства, сохранения и защиты государственного суверенитета и территориальной целостности, а также способности оперативного реагирования на внешние вызовы, как реальные, так и потенциальные.

А. Вулферс в статье «Национальная безопасность как двусмысленный символ», опубликованной в 1952 г., определил угрозы и ценности как важнейшие компоненты системы безопасности: «Безопасность в объективном смысле измеряется отсутствием угроз общепринятым ценностям, в субъективном смысле – отсутствием страха, что эти ценности будут подвергнуты нападению»2. Отметим, что А. Вулферс подошел к определению безопасности от противного: «Безопасность в конце концов есть ничто иное как отсутствие зла небезопасности»3.

Определение А. Вулферса интересно тем, что оно подчеркивает наличие когнитивной и психологической составляющих системы безопасности. Безопасность зависит от способа мышления, на который серьезный отпечаток накладывает окружающая человека среда4. На конечный результат влияет и способ получения информации: «Мое

1Запад: новые измерения национальной и международной безопасности. / Под общ. ред. Колобова О.А. - Н.Новгород: ННГУ. - 1997. – С. 7.

2Wolfers A. National Security as an Ambiguous Symbol// Political Science Quarterly, № 67, 1952, p. 150

3Wolfers A. National Security as an Ambiguous Symbol// Discord and Collaboration: Essays on International Politics. Baltimore: John Hopkins University Press, 1962, p.p. 151.

4Salmon T.S. The Nature of International Security// Carey R., Salmon T.S. International Security in Modern World/ Basingstoke: Macmillan Press, 1996, p. 1-19.

202

восприятие темных улиц, по которым я возвращаюсь из кино, зависит от того, смотрел ли я фильм про шпионов или комедию»1.

Другой подход к пониманию безопасности исходит из позитивной точки зрения: в более узком смысле под безопасностью понимается способность нейтрализовывать специфические угрозы, а в более широком – свободу от различных опасностей и рисков2.

Следует отметить, что в системе безопасности существуют разные виды угроз, степени которых лингвистически выражаются понятиями «риск», «опасность» и «уязвимость». Использование этих понятий помогает не только понять, что такое безопасность, но и осознать, какие задачи стоят перед системой безопасности. Если угроза идентифицируема, зачастую внезапна и требует осознанного ответа, то уязвимость выступает лишь как индикатор, не всегда отчетливый, и не обязательно требующий правильного или даже адекватного ответа3. Другой способ определения источника опасности – это рассмотрение объекта, подвергающегося опасности и направленности действия. Так, Ц. Даасе различает угрозы и риски в зависимости от положения актора. Он считает, что в случае угрозы - актор четко идентифицируем, в то время как рискам подвержены неидентифицируемые агенты. Что же касается опасностей, то они находятся вне этого контекста и не зависят от решений, принимаемых политиками.4

После окончания холодной войны, во время которой политики и ученые отдавали приоритет военной силе и балансу сил, проблематика вопросов безопасности подверглась ряду семантических исследований и была сделана попытка реконцептуализации с целью расширения и углубления понимания того, что такое безопасность, и поиска новых

1 Jervis R. Perception and Misperception of International Politics. Princeton NJ: Princeton University Press, 1976, p. 250.

2Gariup M. European Security Culture. Language, Theory, Policy. 2009, p. 22.

3Liotta P.N. Creeping Vulnerabilities and the Reordering of Security//Security Dialogue, 2005, 36:1.

4Daase C. Bedrohung, Verwundbbarkeit, und Rusico in der neuen Weltordnung // Zum Paradigmenwechsel in der Sicherheitspolitik, 2002, July, 13-21.

203

методологий. Это вылилось в создание новой парадигмы безопасности, отражающей:

горизонтальное расширение измерения безопасности за счет включения помимо чисто военных экономических, экологических и социальных факторов;

вертикальное углубление измерения безопасности с привлечением индивидуального, регионального и глобального уровней анализа с отходом от признания государства уникальным объектом исследования;

«утолщение» за счет расширения методологии и трансформации безопасности из определения в концепцию;

придание вектора безопасности путем обозначения родственных позиций власти акторов в конструкции безопасности как концепции и практики1.

Учитывая многообразие подходов и парадигм, многими учеными предпринимались попытки проследить доминирующие волны в изучении безопасности и создать историю этой субдисциплины. Категоризация различных подходов помогает проанализировать, когда и как определенная терминология и теоретические измышления были усвоены политиками.

К примеру, Б.Максвини выделяет четыре основных периода в истории изучения безопасности2:

1) Политическая теория (1918-1955) – подход, характеризующийся выделением блока вопросов безопасности при помощи мультидисциплинарного подхода с повышенным вниманием к политическим и психологическим аспектам. Военные проблемы игнорировались, поскольку политика воспринималась как уникальное и интегральное поле для исследования. Безопасность принималась во внимание как одна из ценностей

1Gariup M. Op. cit., p. 26-27. Отметим, что первую и вторую позиции успешно в своих работах исследует В.Н. Панин.

2Анализ проводится по: McSweeney B. Security, Identity and Interests: A Sociology of International Relations.Cambridge: Cambridge University Press, 1999, p.p. 218-225.

204

наряду с такими как экономические интересы, идеи, культура и другие. Наиболее известные сторонники этого подхода – Вулферс и Моргентау. Такое видение ассоциируется с классическим реализмом, подчеркивающим важность государства как уникального актора в анархическом и враждебном международном окружении, а жесткую и мягкую силу признающим главным инструментом выживания государства и сохранения международного порядка. Интересно отметить, что классический реализм принимает во внимание не только материальные факторы. Ценности, вера, надежды людей признаются важными для понимания социальных действий настолько, что уже упоминавшийся Вулферс считал объективное измерение безопасности политически невозможным.

2) Так называемый «золотой век» политической науки связан с возникновением стратегических исследований как самостоятельной субдисциплины. Холодная война с ее геополитическим соперничеством, гонкой вооружений и необходимостью в теории сдерживания обусловило повышенное внимание к военным аспектам безопасности. Стефан Уолт определял изучение безопасности как «изучение угроз, использования и контроля вооруженных сил…, условий, при которых наиболее оправданно использование военной силы, воздействия применения силы на индивидуумов, государства и общество и специфической политики, при помощи которой государства готовят, предотвращают или участвуют в войне». Неореализм или структурный реализм – это парадигма, в которой государство утверждает свое главенство в анархической международной структуре и может выжить только благодаря материальной власти и защите своего физического и территориального суверенитета. Политическая научная методология отдает предпочтение материальным и исчисляемым факторам. Угрозы материальны, и их можно предвидеть, поскольку они исходят от других стран, а нейтрализовать их можно, наращивая военную и экономическую мощь. Предполагается, что разные государства ведут себя похожим образом, так как любое из них стремится к максимизации своих

205

национальных интересов и смещению в свою сторону баланса власти. Дилемма безопасности неразрешима ввиду того, что усиление безопасности одного государства влечет снижение уровня защищенности другого. Такая политика не обязательно является выбором того или иного государства, а диктуется анархической природой международной системы.

3) Политико-экономический подход характеризуется расширением концепции безопасности, включающей помимо территориального выживания более важные экономические и нормативные компоненты. Впервые возникнув в 1970-х г.г., когда экономические и особенно энергетические проблемы рассматривались как угрозы устоявшемуся стилю жизни, этот подход объединяет множество школ и парадигм. В комплексе вопросов обеспечения безопасности экономические и экологические аспекты стали доминировать над военными, поскольку нарастающая всеобщая взаимозависимость осложняла применение военной силы при решении международных проблем. В результате либеральная парадигма, говоря о всеобщей, коллективной безопасности и безопасности сотрудничества расширила рамки всего комплекса, подчеркивая преимущества мультилатеральных режимов и институтов перед теми, которые действуют только в собственных интересах. Социальный конструктивизм также может быть отнесен к политэкономическому видению безопасности. В отличие от либерализма, который сближается с реализмом во взглядах на государственную структуру и анархию, конструктивизм рассматривает государственные интересы не как данность, а как объект для внесения изменений в результате взаимодействия агентов (государств) и структур (норм). Угрозы представляют собой продукт влияния многих факторов, а идеи, надежды и восприятие людей играют серьезную роль в определении структуры и окружения. Из коллективного понимания и интерпретации окружающей среды возникают идеи и интересы акторов. Представители Копенгагенской школы (Бузан, Ваевер и Девайлд) были одними из наиболее ярких сторонников этого подхода к изучению вопросов безопасности. Они

206

разработали научное объяснение механизмов процесса безопасности через идею секьюритизации, основное внимание уделяющей роли идентичности акторов в построении структуры.

4) Социологический подход представлял собой радикализацию утверждений социального конструктивизма и так называемого «критического изучения безопасности». Базируясь на субъективистской эпистемологии, этот подход также опирался на критическую теорию, постструктурализм и постмодернизм. Акцент делался на когнитивном измерении, что применительно к безопасности означало проблематизацию и ре-концептуализацию как объекта, так и угроз с включением множества измерений, а индивидуальному уровню при анализе отдавалось предпочтение. К этому направлению можно отнести большое количество школ от Аберствистской школы Уина Джонса и Бута до постструктурализма Клейна.

Упрощая эту широкую классификацию, всех исследователей проблем безопасности можно разделить на два лагеря традиционалистов и инноваторов1. Традиционалисты придерживались военной, государственноцентричной концепции безопасности, аргументируя, что ее расширение и углубление лишь добавит сумятицу в процесс принятия политических решений. Инноваторы же настаивали, что внимание должно уделяться и государственному, и индивидуальному уровням безопасности и что безопасность имеет не только военное, но и социальное, экономическое и экологическое измерения. Представители обеих сторон критиковали друг друга: традиционалистам вменялась в вину узость мышления, инноваторы же обвинялись в попытках размывания концепции безопасности. Эти теоретические дискуссии транслировались и адаптировались в политический дискурс, а принятие той или иной точки зрения находило отражение в политической практике. Концепции безопасности являются интегральной частью «великой стратегии» и участвуют в создании

1 Gariup M. Op. cit., p. 30.

207

операционных инструментов ее формулирования и исполнения. Компоненты стратегии безопасности напрямую влияют на политику и ее методы. Понятие «великой стратегии безопасности» проистекает из традиционной концептуализации национальной политики безопасности, где военная сила играет доминирующую роль. Национальная стратегия безопасности представляет собой перспективный план, в котором инкапсулированы определения объектов и угроз безопасности, сформулированные национальными лидерами и политиками, а также восприятие окружающей среды. Но военная сила не является единственным средством защиты национальных интересов. Министерство обороны США определяет «великую стратегию безопасности» как « искусство и науку развития и использования дипломатической, экономической и информационной власти нации совместно с военной силой в периоды мира и войны для защиты национальных целей»1. Зачастую в концепции безопасности делается акцент на ее защитных функциях: «Национальная безопасность в первую очередь связана с ценностями и политическими условиями, при которых эти ценности могут процветать… Часть политики правительства должна быть направлена на создание национальных и международных условий, благоприятных для защиты и развития национальных ценностей со стороны существующего или потенциального противника. Ввиду своего разрушительного потенциала военная сила может быть использована только в том случае, если ее неприменение повлечет за собой причинение ущерба некоторым национальным ценностям»2. Это означает, что армия выступает лишь одним из способов защиты национальных интересов и ценностей. Полный арсенал включает множество инструментов от официальной дипломатии и экономической помощи до принудительной дипломатии (применение санкций, угроз и т.д.)

1U.S. Department of Defense (2001), Dictionary of Military and Associated Terms. Joint Pub 1– 02, 12 April (as amended through 9 January 2003).

2Trager F.N. and Simonie, F.L. (1973), ‘An Introduction to the Study of National Security’, in F. N. Trager and P. S. Kronenberg (eds), National Security and American Society: Theory, Process, and Policy (Lawrence, Kansas: University Press of Kansas), 36.

208

и использования «мягкой силы»1. Европейский союз развивает свою концепцию безопасности в русле «великой стратегии»: «Европейская концепция безопасности – необходимый политический инструмент, отталкивающийся от наших интересов и ценностей, обозначающий все долгосрочные цели, которых мы стремимся достичь и основные категории инструментов, которые нам для этого понадобятся. Это стратегия, которая направляет каждодневную политику в постоянно усложняющемся международном окружении»2.

Стратегию безопасности можно охарактеризовать как теорию о том, каким образом объект может наилучшим образом обеспечить собственную безопасность. Она состоит из трех основных блоков:

определение жизненно важных интересов безопасности и политических целей;

идентификация угроз и вызовов;

выработка линии поведения в соответствии с ними.

Однако вопрос о том, каковы источники политики безопасности и «великой стратегии» в целом, остается открытым. В науке выработаны три основных подхода к этой проблеме. Сторонники реализма утверждают, что внешнее окружение диктует актору преференции. Поскольку в одном и том же контексте разные государства реагируют на вызовы одинаково, преференции и поведение разных государств также похожи. Представители либерализма подчеркивают важность внутренних источников, считая, что разные государства при одинаковых условиях могут действовать поразному. Поскольку стратегия безопасности является публичной политикой, отражающей национальные механизмы достижения социальных целей и требующей мобилизации социальных ресурсов, « внутренняя расстановка сил, социальные идеалы, внутреннее устройство, экономическое развитие,

1Kennedy, P. Grand Strategies in War and Peace. - New Haven, Conn.: Yale University Press, 1991. p. 5.

2Coolsaet, R. and Biscop, S. A European Security Concept for the 21st Century. - Brussels: Royal Institute for International Relations, 2003. p. 2.

209

исторические социальные тенденции, политическая обстановка играют важную, даже приоритетную роль в выборе гранд стратегии»1. Третий подход оперирует на индивидуальном уровне и связывает поведение государства с идеями и предпочтениями лиц, принимающих политические решения. Они концентрируются на том, что творится в головах политиков и как это отражается на концепции безопасности.

Применительно к диссертационной проблематике интересным представляется культурно-центристский подход к пониманию сущности безопасности. Признание важности восприятия в формировании концепции безопасности потребовало переоценки некоторых положений. Центральным стал вопрос о том, почему различные акторы в одинаковых условиях выбирают разные пути решения проблемы. Политики, принимающие решения, видят то, что ожидают увидеть, а эти ожидания формируются под воздействием стереотипных уроков истории, аналогий или привычных сценариев. Так каким же образом культура влияет на выбор целей и ценностей, на реальные действия политиков?

Концепции и идеи не находятся в свободном полете, а включены в определенный контекст и реагируют на изменения, происходящие в идеальном и материальном окружении. Тот факт, что безопасность часто определяется как отсутствие угроз общепринятым ценностям, отражает фундаментальную роль субъективных факторов (на индивидуальном и коллективном уровнях) в оказании поддержки и осознании желательности объекта как в форме материальных интересов (например, физическое выживание), так и идеальных принципов (к примеру, демократии). Специфическая идеология или Weltanschauung лидеров напрямую влияет на то, как культура и идентичность организации представляется и воспринимается. Безопасность как система или организованная структура может рассматриваться в качестве продукта определенной идеологии.

1 Rosecrance R., Stein A.A. The Domestic Bases of Grand Strategy. Ithaca, N.Y.: Cornel University Press, 1993, p. 13.

210

Идеология не только помогает в интерпретации и рационализации поведения, но также задает нормативные ориентиры поведению. Идеология связана с понятием культуры. Культура же служит определенным путеводителем, моделью сознания и поведения, передающимся из поколения в поколение рефлексивным образом: образец поведения не фиксирован и адаптируется к изменениям в обществе1.

Идентификация ценностей, требующих защиты, зависит от позиции, которую они занимают в шкале важности и приоритетности. Культура и идеология напрямую связаны с идентичностью политических лидеров и страны в целом. Культура не только определяет паттерны мышления, идей и норм, она создает их и интегрируется в роли и идентичности. Под идентичностью при этом понимаются основные параметры принадлежности с мульти-уровнями и мульти-измерениями. Развитие специфической идентичности является продуктом социального взаимодействия и коммуникации. Оно отражается в культурном и идеологическом контексте через определенные символы. Определение идентичности (кто ты) на индивидуальном уровне через категории расы, пола или национальности, и коллективном уровне через понятия политической, экономической или социальной системы, содержит отсылки к общепринятой, осознанной и эмоционально окрашенной классификации. Оно означает установление относительно отчетливых и стабильных границ между внутренним и внешним, тем, чем или кем ты являешься и не являешься. Ответ на вопрос: государство ли ты, демократия ли ты, миролюбивый ли ты, зависит от общепринятого толкования понятий «государство», «демократия», «мир», а также от субъективного само-восприятия, силы социальных ценностей и ролей, принятых в процессе усвоения культурных и социальных символов.

Одна из фундаментальных загадок общественных наук заключается в дилемме, является ли культура контекстом для поведения или она определяет его? В первом случае культура слабо влияет на поведение и это

1 Geertz C. The Interpretation of Cultures. New York: Basic Books, Inc, 1973, p. 216.