blokhina_n_a_metafizika_v_analiticheskoy_filosofii_ocherki_i

Метафизика в аналитической философии

обрисовывает мир по его границам. В этом её функция. Но выйти за границы логического пространства и символизирующего его языка невозможно, поскольку это означало бы символизацию самого каркаса, логической структуры. Витгенштейн полагал, что

втаком случае пришлось бы смотреть на мир извне, или, если вспомнить образ логического пространства у Д. Пэрса как непрозрачного надутого шарика, находиться вне этого шарика и обозревать его со стороны внешней границы, что по Витгенштейну невозможно. Мир философа — солипсический. Субъект не в состоянии выйти за пределы своего логического пространства. Субъект — граница мира. Он не может окинуть взором свой мир со стороны. Субъект подобен глазу с его полем зрения. Мир существует как мой мир, но как глаз не входит в пространство своего видения, он сам для себя невидим, так и субъект не является элементом мира своих логических построений, он метафизичен

(«Трактат». 5.633).

Логическое пространство устанавливает границы возможных положений дел, оно есть пространство возможностей, заданных a priori, метафизически. Ситуацию, которая бы не вписывалась в каркас логики, нельзя помыслить, как нельзя выразить

вязыке. Как невозможно сконструировать образ того, что противоречит логической структуре возможных положений вещей, так невозможно такое положение вещей представить значимым предложением. Мыслимое — выразимо в языке. То, что логически невозможно, нельзя помыслить. То, что нельзя помыслить, невозможно отобразить в языке посредством предложений. Образ положения дел (предложение) невозможен, если его построение выходит за границы логики («Трактат». 3.032).

Витгенштейн не ставит вопроса о том, возможно ли существование многих каркасов логического построения положения вещей. Речь идёт о единой логике, единственности её структур и единственной картине мира. Этот каркас однозначно детерми-

нируется применяемым в «Трактате» методом анализа языка и трактовкой отношения отображения.

Логика, как утверждает Витгенштейн, показывает нечто важное относительно мира. Это важное — не есть картины фактов, которые даёт естествознание. Логические предложения, состоящие из некоторого числа элементарных предложений, могут быть тавтологиями или противоречиями («Трактат». 4.46). Тавтология и противоречие — не образы действительности. Они не изображают никакого возможного положения вещей, поскольку первая допускает любое возможное положение вещей, а второе не допускает никакого («Трактат». 4.462).

Каким образом логическое предложение, не описывающее положения вещей, говорит, тем не менее, нечто существенное о мире? По предположению И.Ф. Михайлова, подобно филосо-

131

Метафизика «Трактата» Людвига Витгенштейна

фии, которая «подразумевает невысказываемое тем, что ясно показывает высказываемое», «логика подразумевает, что имеются предложения, нуждающиеся в эмпирическом наблюдении для подтверждения их истинности тем, что ясно представляет те, чьи истинностные значения устанавливаются исключительно наблюдением их знаковой структуры. Или, короче говоря, она имеет в виду, что есть эмпирические утверждения, ясно показывая все возможные тавтологии. В противном случае мы должны были бы быть в состоянии представить себе мир, в котором только тавтологии были бы истинны…» 39.

Логика показывает, что мир должен быть, но само предложение, что мир есть, невозможно. Высказывание о существовании внешнего мира не может быть необходимо истинным, потому что его истинность нельзя установить средствами символического языка.

Теория показанного, помимо указания на то, что мир должен быть, имеет ещё одно следствие: мир должен быть представлен 40. Функция представления мира принадлежит предложению.

В.В. Бибихин отмечал, что с началом четвёртого раздела «Ло- гико-философского трактата», посвящённого предложению (Satz), мы попадаем в хрестоматийную классику ХХ века 41. Рассуждения о предложении в «Трактате» являются тематически центральными: изначально Витгенштейн намеревался озаглавить свой труд «Der Satz». Такой интерес философа к предложению продиктован тем, что «мысль есть осмысленное предложение» («Трактат». 1958. 4). Но существуют мысли вне предложения. Мысли одеты в предложения, а «совокупность предложений есть язык» («Трактат». 1958. 4.001). «Язык переодевает мысли. Причём настолько, что внешняя форма одежды не позволяет судить о форме облачённой в неё мысли, дело в том, что внешняя форма одежды создавалась с совершенно иными целями, отнюдь не для того, чтобы судить по ней о форме тела» («Трактат». 1994. 4.002). Таким образом, размышления Витгенштейна привели его к экспликации проблемы философии языка, громко заявившей о себе в конце XIX века.

Комментарии к четвёртому разделу «Трактата» проливают свет на предложение как образ действительности, как модель действительности, как мы её себе мыслим («Трактат». 4.01). В.В. Бибихин замечает, что в русских переводах мы пользуемся попеременно словами «предложение», «высказывание», «фраза», «пропозиция», пытаясь угнаться за простым немецким «Satz». Его сила в том,

132

Метафизика в аналитической философии

что это короткое корневое слово и наше предложение как выкла-

дывание-перед-всеми-на-виду его не исчерпывает. Satz — 1) сло-

во; 2) предложение; 3) тезис; 4) норма, закон, правило; 5) набор, партия, сет, тур, игра; 6) помёт, приплод у зайцев, кроликов; 7) отстой, осадок; 8) музыкальная фраза.

Предложения — это картины, поступки, высказывания, открытые презентации. Если факты выпадают, то и их схватыва- ние-полагание есть скачок мысли, оформленный в Satz. Каждый Satz — это новый сет в игре примеривания к миру, его очередная проба. Каждая такая проба открывает новый аспект того, что есть. Аспекты и сами по себе, и своей сменой и её скачкообразной внезапностью схватывают мир (как схватывается бетон). Пересчёт аспектов невозможен, они будут какими будут 42.

Satz показывает свой смысл, и он говорит, что дело обстоит таким образом («Трактат». 4.022). Существует давняя традиция теоретизирования о языке. Говорят, что функция и итог речи сводятся к дейктическому жесту, словесному «смотри» вместо указания пальцем. Другие добавляют коммуникативную, аллокутивную, номинативную функции. В любом случае язык остаётся средством или средой.

В.В. Бибихин полагает, что у Витгенштейна слово и вещь (дело) — одно и то же. Почему же Витгенштейн говорит о них отдельно? Потому что показ имеет дело с аспектом. То, что не подлежит смене аспекта, например цвет, не может быть показано. Речь посетителей зоопарка состоит почти исключительно из «смотри!» И этот призыв не абсурден. За ним стоит скрытая от самого советчика справедливая уверенность, что так видеть, как он, не может никто. Произносящий «Смотри!» предлагает увидеть тот аспект, который захватил самого зрителя 43. Витгенштейновское сказать сообщает о сложившемся положении вещей безотносительно к аспекту, потому что не предполагает его изменения 44.

Какой бы аспект предложение не показывало, оно должно строго ограничивать действительность до двух противоположных возможностей: да или нет. Предложение имеет смысл: про него теперь можно сказать «да» или «нет» 45.

Предложение конструирует мир с помощью логических «строительных лесов». Е.Д. Смирнова пишет, что отображение в предложении идёт через «конструирование согласно правилу» 46. В «Трактате» говорится об «общем правиле», которое есть закон проекции при переводе с одного языка на другой, в оформлении мысли в слово, предложение («Трактат». 4.0141).

Е.Д. Смирнова находит, что «витгенштейновская трактовка образа… перекликается с кантовским учением о схематизме чистого созерцания. Существует глубинная связь между трактовкой образа как проекции, как конструирования в соответствии с

133

Метафизика «Трактата» Людвига Витгенштейна

определённым правилом и кантовским пониманием схемы как общего способа, посредством которого воображение «доставляет понятию образ», не прибегая при этом к опыту, априори» 47.

Ключевое значение Satz подчёркивается в тезисе 4.03: «Пропозиция сообщает нам положение вещей, поэтому она должна быть сущностно взаимосвязана с этим положением вещей» 48. Satz умеет по своей сути сливаться с тем, как всё обстоит. Он разделяет с нами положение вещей, наделяет нас ими, он вдвинут в нас как агент того самого, действительного положения вещей 49.

В.В. Бибихин использует слово «тожество» для показа связи предмета и его отражения. Satz проникает, «вгрызается» в действительность благодаря «тожеству» языка и мира. Витгенштейновская картина (образ) не повторение мира. По мнению Бибихина, никакой речи о создании языком второго мира нет. «Титаническое творчество» по выстраиванию моделей мира не для него. Язык примеривается к тому самому миру, пытается попасть в его суть 50. Таким образом, по мысли Бибихина, ни о каком дуализме онтологии Витгенштейна говорить не приходится.

Своей фундаментальной мыслью Витгенштейн считал следующую мысль: «Предложения могут изображать всю действительность, но они не могут изображать то, что они должны иметь общим с действительностью, чтобы быть способными её изображать, — логическую форму.

Для того, чтобы можно было изображать логическую форму, мы должны были бы быть в состоянии поставить себя вместе с предложениями вне логики, то есть вне мира» («Трактат». 1958. 4.12).

Язык не может выйти за границы мыслимого. Совокупность всех истинных предложений есть всё естествознание («Трактат». 1958. 4.11). Предложения логики могут только показывать общую логическую структуру всех возможных положений дел. Формой выражения общей логической формы является тавтология. В каком смысле следует понимать тавтологию? Путь высветления тавтологии открыт через бытие в том смысле, что бытие и есть тавтология, тот факт, что всё есть именно то, что оно есть. «Опыт», который требуется нам для понимания логики, не тот, что нечто обстоит таким-то образом, а тот, что нечто есть; но это как раз никакой не опыт. Логика до всякого опыта — что нечто есть таким образом. Она до всякого Как, не до Что» («Трактат». 5.552. Перевод В.В. Бибихина) 51.

134

Метафизика в аналитической философии

Satz одним своим полюсом погружается в логическое пространство чистого есть. До того как Satz начнёт устанавливать положение вещей и описывать это положение, он ничего не говорит, а только показывает, что есть, что описывать. Логика имеет выход к важнейшему, в область смены аспектов показа, то есть в мир.

Тезис 5.6 «Границы моего языка означают границы моего мира» В.В. Бибихин предлагает трактовать так: «Сказать, в смысле просто вообще знать, что именно мы не можем мыслить, у нас не получится». Мир есть, и он мой, и другого нет. «Мы не знаем, никогда не узнаем и не имеем никаких средств узнать, увидеть, ведать мир иначе как он — нам или с равным успехом можно без этого уточнения — выпал. До выпадания того или другого мира — только логика, имеющая в своей сути дело не с тем, как что выпало, а с тем, что всё есть» 52.

Работа над проблемами философии языка позволила Витгенштейну в «Трактате» в самом общем виде разграничить два языка: 1) язык науки, естествознания, язык сказывания, язык фактуального дискурса и 2) язык логики, язык показывания. К последнему примыкают высказывания философии, этики, эстетики и религии, которые выходят за пределы логики (и мира)

иявляются бессмысленными. За пределами предметного рассмотрения остаётся разговорный язык, повседневный дискурс. Его существование предполагается, и отношение автора к нему положительно. Язык повседневности является отправной точкой витгенштейновского исследования, но конечный пункт — язык идеальный, где предложения обладают определённым смыслом

иговорят о положении дел.

Бартли, как уже отмечалось, писал, что Витгенштейн пытался определить, при каких условиях может существовать полностью значимый язык 53. «Тот факт, что мир есть мой мир, проявляется в том, что границы языка (единственного языка, который понимаю я) означают границы моего мира» («Трактат». 1958. 5.62с). В конечном счёте «единственным языком, который понимаю я», оказывается логически выверенный и значимый язык. И это — язык усовершенствованный, идеальный, а не повседневный несовершенный язык, который «переодевает мысли» иногда до неузнаваемости.

Как уже отмечалось нами в рассуждениях Дэвида Пэрса, открытым остаётся ответ на вопрос: какого вида высказывания следует относить к высказываниям идеального языка? Фактуальные высказывания — случайны, логически не необходимы. Необ-

135

Метафизика «Трактата» Людвига Витгенштейна

ходимо логическими являются тавтологии и противоречия. Однако из афоризма 6.3751а следует, что эмпирическое предложение «Ничто не является (прежде всего в одно и то же время) и красным, и зелёным» Витгенштейн признаёт истинным, подобным тавтологии лишь в силу их логической формы. Такое мнение философа не согласуется с другими афоризмами «Трактата», в которых утверждается, что только тавтологии могут быть истинами благодаря своей логической форме.

Как отмечает Г. Бергман, единственным афоризмом «Трактата», который позволяет предположить, что Витгенштейн пребывал в затруднении, является афоризм 6.3751 54. В дискуссии по его интерпретации исследователи разделились на два лагеря: тех, кто отстаивает точку зрения, что Витгенштейн склонялся к кантианской позиции и признавал существование субстанциальных логических высказываний (Э.Б. Эллер), и тех, кто, подобно Бергману, увидел неразрешимое противоречие в теории предложения Витгенштейна, позже приведшее философа к отречению от «Трактата» 55.

Ко второму лагерю можно отнести и Скота Соумса, посвятившего главу своего двухтомного исследования «Философский анализ в двадцатом столетии» метафизике «Трактата» 56. Согласно Витгенштейну, атомарные предложения логически независимы друг от друга. Анализ ряда афоризмов (6.375, 5.13, 5.131, 4.1211) позволяет сделать два заключения: 1) атомарные предложения не могут с необходимостью вытекать друг из друга, то есть истинность одного атомарного предложения не следует из истинности другого атомарного предложения (5.134); 2) атомарные предложения никогда не могут быть несовместимыми друг с другом, поскольку их произведение не может быть ни тавтологией, ни противоречием (6.3751).

Элементарные пропозиции являются атомарными. Логическим произведением двух пропозиций является их конъюнкция. Если конъюнкция двух атомарных пропозиций не может быть противоречием, тогда эти две пропозиции не могут быть несовместимыми.

Из этого вытекает следующее. Если атомарная пропозиция На логически повлекла за собой другую атомарную пропозицию Gb или была логически несовместима с этой атомарной пропозицией Gb, тогда логическое отношение между этими двумя пропозициями не может быть предметом их структурных отношений, а будет предметом анализа их содержания. Но этого не может быть, поскольку логика не имеет собственного предметного содержания. Логические отношения, охватывающие различные предложения, всегда носят формальный характер, и это, по мнению Витгенштейна, обнаруживается в результате анализа их структуры.

136

Метафизика в аналитической философии

Поскольку логика не имеет собственного предметного содержания, она не обладает методом обнаружения истинности атомарных предложений: какие из них истинные, а какие нет. Центральная задача логики заключается в том, чтобы выявить: а) логические истины или тавтологии, которые гарантируют истинность сложного высказывания независимо от значений простых суждений, его составляющих, и б) логические противоречия, которые гарантируют ложность сложного высказывания независимо от значений атомарных предложений, в него входящих. В связи с таким пониманием задач логика способна сказать нам, в каких случаях истинность одного предложения (или совокупности предложений) гарантирует истинность другого предложения (или совокупности предложений) независимо от ложности или истинности входящих в них атомарных предложений. Если к этому пониманию логики прибавить доктрину «Трактата», что все виды необходимости являются логической необходимостью, а все виды невозможности — логической невозможностью, мы получим вывод, согласно которому любая необходимая истина является логической истиной или тавтологией, а любая необходимая ложь — логической ложью или противоречием, а также, что всякий раз, когда истина одной пропозиции с необходимостью ведёт к истине (или ложности) другой, вторая пропозиция является или логическим следствием первой, или логически несовместима с первой.

Предположим, что Витгенштейн прав: если p и q являются атомарными пропозициями, тогда истинность или ложность p всегда совместима с истинностью или ложностью q. Обе пропозиции могут быть либо истинными, либо ложными, либо одна из них ложна, а другая истинна, то есть обе пропозиции независимы друг от друга. Поскольку «Трактат» декларирует параллель между атомарными пропозициями и атомарными фактами, те же отношения можно отнести к атомарным фактам. В «Трактате» мы читаем:

Атомарные факты независимы друг от друга (2.061).

Из существования или несуществования какого-либо одного атомарного факта нельзя заключать о существовании или несуществовании другого атомарного факта (2.062).

Эти доктрины о независимости атомарных предложений и фактов могут быть использованы для того, чтобы прояснить вопрос, что могут сказать атомарные предложения о метафизических простейших сущностях и какого рода атомарные факты возможны. Витгенштейн приводит следующий пример.

Для двух цветов невозможно находиться одновременно в одном и том же месте в поле зрения, и именно логически невозможно, так как это исключается логической структурой цве-

та… (6.3751).

137

Метафизика «Трактата» Людвига Витгенштейна

(Ясно, что логическое произведение двух элементарных предложений не может быть ни тавтологией, ни противоречием. Утверждение, что точка в поле зрения в одно и то же время имеет два различных цвета, есть противоречие) («Трактат». 1958.)

Из этого следует, продолжает своё рассуждение Соумс, что осмысленного атомарного предложения, в котором говорилось бы о том, что какой-то определённый объект а обладает красным цветом, существовать не может. Истинность этого предложения несовместима с истинностью другого атомарного предложения, в котором говорится, что объект а является зелёным. Выходит, что объекты у Витгенштейна не могут иметь цвета или любого другого материального свойства. Но рассмотрим следующие примеры:

1а. а находится справа от б.

1б. б находится справа от а.

1с. а находится справа от а.

2а. а тяжелее б.

2б. б тяжелее а.

2с. а тяжелее а.

3а. а находится ровно в двух дюймах от б. 3б. а находится ровно в одном дюйме от б. 3с. а находится ровно в одном дюйме от а. 4а. а касается б.

4б. б касается а.

В каждом из указанных случаев высказывания, обозначенные буквами а и б, не являются независимыми друг от друга.

Впервых трёх случаях эти высказывания несовместимы друг с другом, то есть они не могут быть одновременно истинными.

Вчетвёртом случае оба высказывания необходимо вытекают одно из другого: если одно истинно, то и другое необходимо истинно. Соответственно предложения под буквой с в первых трёх случаях необходимо ложные. Вышеизложенные примеры в свете положений «Трактата» о независимости атомарных предложений позволяют сделать вывод, что указанные предложения могут быть и неатомарными в витгенштейновском смысле слова. Практически то же самое можно утверждать относительно любого высказывания, где речь идёт о пространственных и временных отношениях; отношениях, связанных с измерением; отношениях, где речь идёт о приблизительном размере или степени. Из этого следует, что высказывания данного вида не могут быть атомарными в том смысле, как их толковал в «Трактате» Витгенштейн. Это означает, что атомарные суждения не могут приписывать обычные свойства метафизическим простейшим объектам, как и приписывать им привычные отношения, связанные со временем, пространственным расположением, измерением, или отношения степени 57.

138

Метафизика в аналитической философии

Исходя из этого Соумс заключает, что атомарные предложения мало что могут сказать нам о чём-либо, хотя у Витгенштейна они являются строительными блоками, конструирующими мир значений. Если доктрина Витгенштейна верна, то едва ли мы представим себе какие-то атомарные предложения или каково их содержание. Создаётся впечатление, что Витгенштейн вынужден был признать, что все наши разговоры о мире сводятся к разговору о простейших объектах, которые не имеют свойств и соединяются невообразимым способом, но, тем не менее, соединяются, но объяснить или осмыслить это мы не в силах. И заключает свои рассуждения Соумс выводом: «Взгляды Витгенштейна на метафизические простейшие [объекты] и на способ их соединения в атомарных фактах образуют наиболее тёмные и самые невообразимые аспекты «Трактата» 58.

Методологический путь, которым двигался Витгенштейн от фактуального дискурса к совершенному языку, есть путь от множественности многих существующих языков к единичности языка логики. Проблема множественности логик — символических языков описания — в «Трактате» не проявлялась.

Язык в «Трактате»: 1) «переодевает мысли»; 2) является агентом критики (для проясняющей философской деятельности); 3) говорит о мире посредством пропозиций 59. Язык, а не ментальные образы традиционной гносеологии и психологии, репрезентирует мир и определяет границы этого мира, поэтому язык «Трактата», что отмечают многие исследователи, обладает метафизическим статусом.

Н. Гарвер, соглашаясь с Э. Стениусом, считает, что позицию Витгенштейна можно назвать «трансцендентальным лингвизмом» 60. Уже в формулировке центрального для «Трактата» проекта проявляется метафизический аспект рассмотрения языка. Ранний Витгенштейн задаётся вопросом: как возможно предложение? (Подобно кантовскому: как возможно суждение?) Форма вопроса и у Канта, и у Витгенштейна, считает Н. Гарвер, одна: как возможен х?

Согласимся с А. А. Михайловым, что у Витгенштейна естественный язык выступает в качестве универсального конечного фона, в который имплицированы предпосылки познавательного опыта. Поскольку в языке фиксируется тотальность всех возможных способов обнаружения бытия, он является не только необходимым трансцендентальным условием многообразия форм познавательной деятельности, но и обладает онтологическими характеристиками, конституирующими формы человеческой жизни 61.

139

Метафизика «Трактата» Людвига Витгенштейна

Как отмечал Д. Пэрс, Витгенштейн развивал общую теорию значимого, фактуального языка и общую теорию реальности, которую, по его убеждению, можно дедуцировать из теории языка 62. Онтология выводится из логической структуры и языка её репрезентации. Язык первичен в акте представления фактов, составляющих мир. Трансцендентальный характер языка в «Трактате» и объективный характер существования логической структуры мира приводит к идее бессубъектной картины мира: «Мыслящего, представляющего субъекта нет… в некотором важном смысле субъекта нет, т.е. о нём одном не может идти речь в этой книге»

(«Трактат». 1958. 5.631).

Физическое и психологическое Я не является частью мыслимого им, этим Я, мира. Но философское Я существует, поскольку «мир есть мой мир». «Философское Я есть не человек, человеческое тело или человеческая душа, о которой говорится

впсихологии, но метафизический субъект, граница, а не часть мира» («Трактат». 1958. 5.641с).

Д. Пэрс для изображения метафизического Я проводит аналогию языка с зеркалом. Это зеркало находится позади языка. Ничего не существует кроме зеркала и того, что зеркало отображает. Поэтому единственно, что можно заявить на законных основаниях, это то, что то, что отражается в зеркале, отражается

взеркале. Но это не фактуальный тезис, не субстанциально необходимая истина о том, что отражается в зеркале, это тавтология. Она означает только, что существующие объекты существуют. Поэтому, если солипсизм строго проведён, становится ясно, что нет никакой разницы между солипсизмом и реализмом. Более того, так как уникальное Я есть ничто, будет равно возможно принять неличностную точку зрения на то исчезающее, что стоит за зеркалом языка. Тогда можно будет язык принять за любой язык, метафизический субъект — за мировой дух, а идеализм поместить на векторе от солипсизма к реализму. В Дневниках 1914— 1916 годов мысль Витгенштейна проходит все эти три ступени «солипсизм — идеализм — реализм», но в «Трактате» он рассматривает только первую ступень, ассоциируя её с реализмом. Афо-

ризм 5.64 гласит: «Cтрого проведённый солипсизм совпадает с чистым реализмом. Я солипсизма сокращается до непротяжённой точки, и остаётся соотнесённая с ним реальность («Трактат». 1958).

Тем не менее, это не задевает два его главных положения: 1) все метафизические тезисы являются попытками сказать то, о чём не может быть сказано, но что может быть только показано; 2) солипсизм — это хороший метафизический тезис, потому что есть нечто стоящее в том, что он пытается делать 63. «То, что в действительности подразумевает солипсизм, вполне правильно, только это не может быть сказано, а лишь показывает себя»

(«Трактат». 1958. 5.62в).

140